Нельзя сказать, чтобы происшедшее очень уж произвело на него впечатление, шокировало его, поразило или испугало. Ничего ужасного он не увидел.
Обыденная струйка крови, вытекшая из-под тела Марка на пластиковый пол, была невыразительной на фоне красных, синих и желтых цветов «Макдональдса», выглядела фальшивой, сиропом. Из действующих лиц представления, разыгравшегося у Оскара на глазах, ни одно Оскара не шокировало, скорее, они выглядели нелепо.
«Почему незначительные, плохо одетые люди устроили дурацкий карнавал в жалком, пустом зале «Макдональдса»? — думал Оскар, поеживаясь в горячей воде; сырость, накопленная по пути «домой» в отель, все еще выходила из него. — Неужели нельзя было устроить то же убийство в холле отеля «Плаза», к примеру, он в сотне метров ходьбы от «Макдональдса» на Пятьдесят девятой?» — недоумевал Оскар.
Люди без воображения, взявшиеся не за свое дело, решил Оскар. Аматеры.
В представлении Оскара убийство было настолько исключительным, торжественным и праздничным действием, что действие это совершенно не вязалось, никак не принадлежало мятым брюкам «шофера», его потасканной, незначительной физиономии, и даже красивый Марк, по мнению Оскара, должен был выглядеть иначе.
«Фуй, какой я фантазер все же!» — спохватился Оскар, плеснул себе в лицо воды из ванны и, открыв кран с холодной водой, умылся и холодной.
«Хорошо, что ушел тотчас же, до прихода полиции, — подумал он о себе с одобрением. — Сейчас сидел бы в отделении и отвечал на идиотские, как всегда, расспросы полицейских. Умирая от усталости. Мы, ньюйоркцы, не любим быть свидетелями».
Он с гордостью считает себя ньюйоркцем. Оскар Худзински за шесть лет жизни вне Польши давно перестал считать себя поляком…
Справедливости ради следует отметить, что и в стране, где он родился, Оскар чувствовал себя менее поляком, чем большинство его соотечественников. Прожив в своем родном провинциальном городе Зелена-Гура до двадцати одного года, он все время чувствовал себя иностранцем, европейцем, по несчастному стечению обстоятельств живущим среди дикарей. Несмотря на то что Зелена-Гура была расположена, да, в Европе, в сотне километров от границы с Германией, Оскар сомневался в принадлежности ее жителей к европейцам. Как умный и снисходительный цивилизованный человек, Оскар, впрочем, прощал дикарям их грубые выходки. Поступив в Варшавский университет, живя уже в Варшаве, Оскар немного приблизился к своим соотечественникам, но, увы, ненадолго.
Мечтательный, болезненный ребенок, сын учителя и учительницы, легко переходил из класса в класс и так же легко, отработав требуемые два года продавцом в книжном магазине, поступил без усилий на философский факультет Варшавского университета. Куда еще может пойти учиться одинокий, задумчивый мальчик, друзей и знакомых которого можно пересчитать по пальцам одной руки. И родители, и он сам считали, что философский факультет как раз впору Оскару.
— Ты что, вареный, Худзински? — спросила его Эльжбета, впервые встретив Оскара на студенческой вечеринке. — Вареный, да? — Случилось это, уже когда Оскар учился на третьем курсе. — В тебе совсем нет жизни, — добавила Эльжбета, — как будто бы тебя сварили в кипятке.
— Может быть, я еще не проснулся, — смущенно сказал тогда Оскар. — Сплю еще.
Эльжбете было суждено стать женщиной, пробудившей Оскара от затянувшегося сна. Мужчиной он стал с нею в возрасте почти двадцати трех лет. Точнее говоря, за полмесяца до своего двадцатитрехлетия. Впрочем, о том, что она — его первая женщина, Оскар Эльжбете, разумеется, не сообщил. У него хватило самообладания разыграть сцену неимоверной влюбленности, которая-де и повергла его в их первую ночь в половое бессилие. Разумеется, первая ночь была неудачной. Накануне Оскар покорно предвидел, что член у него не встанет, ему даже приснился невставший у них с Эльжбетой его член за несколько ночей до этого… Через неделю, однако, Эльжбета пришла к влюбленному в нее импотенту опять…
Оскар в ванне улыбается. Прошло двенадцать лет с той зимы… Эльжбета была настоящая, стопроцентная женщина, думает Оскар в ванной. Эльжбета жила по принципу «Хочу и буду!», и ее возбуждал, как она думала, импотент. Снова и снова она приходила к нему, к его холодным дрожащим рукам, испуганно хватавшим ее за ляжки под юбкой, к его наглым и мстительным пальцам импотента, проникавшим к ней в щель, беспощадно терзающим ее мясо, которое обычным путем не могло принадлежать ему. Эльжбете нравилось, когда Оскар, обливаясь обильно холодным потом, пытался втиснуть свой не желающий стоять отросток в ее слабо поросшую блондинистым пушком щель, нравилось, когда, озлобленный своим неуспехом, Оскар часами ебал ее свечкой, вызывая оргазм за оргазмом… В конце концов однажды, уже совсем забыв, что у него есть член, Оскар нашел его у себя под животом вздыбившимся, в то время как он безостановочно лизал верхнюю часть половой щели Эльжбеты-животного, Эльжбеты-суки, Эльжбеты-пизды.
Это случилось на Пасху. Может быть, два месяца ушло у Оскара именно на то, чтобы изменить свое представление об Эльжбете и вместо сероглазой ангелоподобной тоненькой блондинки, нежно сложенной, миниатюрной и хрупкой, наконец увидеть «истинную» Эльжбету — хрипящую, задыхающуюся суку, с красным надрезом между ног, и после нескольких часов лизания и ебли толстой свечкой все хрипящую: «Еще! Еще!»
Импотент Оскар взял свой член, и понес его уверенно, и вставил его в задохнувшуюся от радости Эльжбету. Она, грязное животное, тотчас определила, что это Его Величество Оскаров Хуй, а не свечка, хотя глаза у нее в этот момент были закрыты. В ту пасхальную ночь восемь раз кончил Оскар в свою девочку, понимая, какая она хорошая девочка, какая она отвратительная блядь и как сладко ему, Оскару, ебать Эльжбету именно в день Пасхи, священный день его верующих родителей.
Оскар проснулся именно в ту ночь.
3
Оскар Нью-йоркский проснулся от телефонного звонка. Нашарив трубку рукой, он прохрипел «йес» и услышал в ответ кошачье мяуканье.
— Мяу, взу, мяу-ууу! Вя-ууууууу! — мяукал женский голос.
— Наталья, брось дурить, — попросил Оскар с досадой.
Трубка не сдавалась.
— Мяу-уууу! Вау-уууууу! Вя-уууууууууу! — совсем уж истошно заверещала трубка.
— Слушай, — разозлился Оскар, — я бы вообще не должен был с тобой разговаривать после вчерашнего.
В трубке фыркнули.
— Перестань, — сказали в трубке. — Я хочу, чтобы ты приехал и выебал меня, — промурлыкали в трубке. — Я только в шесть часов приехала домой, сейчас проснулась и лежу тут тепленькая. Приезжай немедленно! — В голосе послышались металлические нотки. — Немедленно!
— Послушай, — сказал Оскар, — я что тебе, наемный хуй? По первому требованию я должен лететь в другой конец города и удовлетворять твои животные страсти, да? Ты хотя бы извинилась за вчерашнее свое хамство.
— Какое хамство?! — раздраженно и бессильно простонала Наташа в трубке.
— Ты бросила меня, любовника и приятеля,