У нашего начхима вообще было всё, что можно себе вообразить для ведения документации и заполнения формуляров: ручки шариковые – минимум трёх цветов, чернильные – синяя и чёрная, карандаши простые разных твердостей, карандаши цветные (все заточенные, как пики янычар), точилка, линейки, транспортиры, циркуль, стирки, шило, веревочки и, само собой, корректор. Подонок, одним словом, а не офицер.
Начхима в каюте не оказалось, что несколько даже и кстати вышло – не надо было спрашивать разрешения, и я просто уселся в его каюте на его стул, разложил свою документацию на его столе и, закусив удила, начал мазать по ней налево и направо его корректором. Именно за этим и застал меня Максим.
– Дима! – крикнул он радостным голосом, открывая дверь в каюту. – Э…. Эдик? – добавил, войдя в неё.
– Максим?
– У тебя же всё ещё нет чая?
– Всё ещё нет, да.
– А где Дима?
– А откуда я знаю?
– А у него есть чай?
– А мне откуда знать?
– Ну ты же тут сидишь…
Логично. Вообще логично было предположить, зная нашего начхима, что в его крохотной каютке найдётся практически всё, за исключением разве что папы с мамой. Я посмотрел вокруг и обнаружил в глубине секретера пузатенький заварочный чайник белого фаянса с золотыми якорями на боках. При взвешивании на руке и болтании чайник булькал и что-то переливал внутри себя.
– Ты знаешь, Макс, а вот есть!
Видели бы вы, как расцвёл лицом Максим от этой, казалось бы, столь незначительной новости.
– Плесните волшебства в хрустальный мрак бокала!
– Сильвупле.
– А чайник есть у него?
– Это же начхим, Макс. Конечно же, есть.
– Ну тогда я прямо здесь и попью, чтоб не расплескать.
– Не имею поводов возражать, мон женераль.
Свободного пространства в маленькой двухместной каюте начхима было ровно один метр от шкафа до секретера и один – от двери до дивана.
– Я уж как-нибудь, я уж где-нибудь…. – кряхтел Максим, пролезая по моей спине на диван.
– Да, конечно-конечно. Ни в чём себя не стесняйте.
Упав на диван и вытянув ноги мне под стул, Максим долил в кружку кипятка, понюхал и блаженно прищурился.
– Оооо! Как же он вкусно пахнет! Прям вот выпить кружку и умереть!
– А дети?
– Ну, не физически прямо умереть, а в ментальном смысле и не надолго. Максим отхлебнул, сощурив глаза, ведь когда щуришь глаза, чай не такой горячий становится – одно из его загадочных свойств.
– Мать моя женщина! Вот это начхим! Вот это да! Вот гу-у-усь же, а! Ну ты посмотри!
– Максим, у тебя всё в порядке? Сколько пальцев на руке я показываю? Какое сегодня число?
– Это не чай, а нектар богов какой-то! Я такого вкусного в жизни не пил! Просто умереть не встать!
– Дай отхлебнуть-то.
– Ну уж нет – тебе душевных ран не наносили, пей свой кофе!
– Жмот.
– Нет.
– Да.
– Да. Ну и что?
– Ну и всё. И не мешай мне работать. Хлебай тут потише!
Дверь в каюту распахнулась – наш начхим Дима застыл на пороге с занесённой ногой и на секунду удивлённым взглядом.
– Ребята.
– Дмитрий. А что это вы не стучитесь?
– Вы чё, бакланы, вообще опухли? Так-то это моя каюта.
– А, точно, ну заходи тогда – чувствуй себя как дома!
– Куда заходить-то? Вы своими тушами всё пространство свободное заняли, или мне на верхнюю коечку сразу прыгать, чтоб вам не мешать тут чаи гонять?
– Это Макс гоняет – я работаю, видишь же!
– Моим корректором?
– Не, я свой принёс к тебе в каюту. Ну, конечно, твоим, можно же?
– Ладно, я пойду, не буду вам мешать! – Максим вскочил и по моей спине пошёл на выход. – Дима, спасибо за чай! Он просто охуенен!
– Какой чай? – спросил Дима, когда Максим скрылся за поворотом.
– Ну твой.
– Какой мой?
– Ну который у тебя в заварнике был.
– В каком заварнике?
– Дима, блядь, ну вот в этом вот белом заварнике твоём!
– А где ты его взял?
– Кого?
– Заварник этот!
– Дима, я всего ничего тут корректора у тебя взял, за что ты мне мозг выносишь?
– Откуда у тебя мозг, ты же трюмный! Где ты заварник этот нашёл? Я его месяца два как потерял! Заварил, помню чаю себе, а он раз – и пропал, а тут на тебе!
– Дима, он прямо вот здесь вот в секретере стоял в уголке!
– Да ладно?
– Шоколадно!
– Вот это чудеса, да. А я с ног сбился, искал его. А что ты из него Максиму налил?
– Ну… я думал, что чай.
Осторожно пододвинув чайник к краешку стола, мы приоткрыли его крышечку и заглянули внутрь, соблюдая все меры предосторожности. Из чайника на нас смотрела бело-чёрно-зелёная Плесень. И я не зря написал это слово с большой буквы – ещё пару дней и ей уже пора было бы читать стихи Агнии Барто и включать мультики на видеомагнитофоне. Плесень заполняла всё видимое пространство чайника, и только на дне его что-то булькало.
– Дима, она сейчас скажет тебе «папа», мне кажется. Вон у неё, смотри, глаза и рот уже выросли.
– Это-то ладно, с этим я разберусь, а вот что мы Максиму скажем?
– Вот нет чуткости в вас, химиках, ни на комариный хуй, честное слово. Ну зачем ему эта лишняя и ничего не несущая в себе информация? Вот для чего она ему?
– Тоже верно – пусть эта тайна умрёт вместе с нами!
– Дима! – из-за угла вынырнул Максим, допивая чай. – Чуть не забыл, а что за сорт чая-то? Такой, сука, вкусный!
– Французский, – и Дима звонко захлопнул крышку заварника.
– Сорта «дор блю»! – добавил я и накрыл Димину ладонь своей.
– Угостили знакомые, но уже кончился! – добавил Дима и зачем-то горестно вздохнул.
Ну химик, а не актёр, понятное дело.
– Ох, жаль, уж больно хорош! Надо будет сорт запомнить и поискать в магазинах!
– Ага, обязательно поищи.
– Спасибо ещё раз, Дима!