– Конечно-конечно! Всенепременнейше!
Вечером надели с Жариком свои любимые треники, тельняшки (не снимали), сели в его каютке и приступили. Сидим, пьём, крышки в мусорку кидаем, на мокрые крыши серого цвета любуемся и за жизнь разговоры разговариваем. Причём ну вы же понимаете, что и жизни-то той мы ещё не то что не видели, а и не нюхали даже, но когда этот незначительный факт кого-то останавливал? Почти всё уже всосали, как дверь с треском распахивается, смачно хлопая по шкафу, о который она должна стопориться при аккуратном открывании. На пороге стоит наш командир роты (дежурным по училищу заступил) и сверкает в нас глазами из-под козырька фуражки.
– Товарищ старший лейтенант! – начинает брать быка за рога Жарик. – Ну аккуратнее надо с дверями-то! Вы же мне шкаф вон поцарапали и чуть не сломали!
– Пьёте, скоты? – пропуская мимо ушей замечания Жарика, вступает командир роты.
– Кто? – удивляется Жарик и убирает под стол бутылку пива, которую он только что допил. – Мы? Не-е-е-т, тащ старший лейтенант. Это не мы, это до нас кто-то выпил, а мы только пришли с дискотеки. Скажи, Эд?
– Угумс, – говорю я то, что ещё способен выговорить.
– То есть это вы не пьяные такие, а уставшие?
– Да-а-а, тащ! Так и есть!
– Дверь-то хоть бы на замок закрыли! Совсем страх потеряли!
– Ну и вы бы тогда замок вышибли, правильно? А так – не вышибли. Целый замочек-то! Вот она – смекалочка!
– Ну что с вами разговаривать сейчас, всё понятно. Так. Ещё раз. И оба в Приморье усвистите по распределению! Лично прослежу!
– Не-е-е, мы не хотим в Приморье, мы на Север хотим же. И отличники почти – имеем право выбирать. Правильно я говорю, Эд?
– Угумс!
– Я повторяю, как Совинформбюро, специально для коматозников! Ещё раз – и в Приморье! И лично за вами следить буду! Лично! Вот этими вот глазами! Скоты.
И уходит.
– А дверь! – кричит Жарик ему вслед. – Дверь закрыть!
– Скоты! – доносит эхо уже издалека.
– Не, ну чё скоты-то, ну? Скажи, Эд?
– Это он от обиды, что мы его не угостили!
– Думаешь?
– Уверен!
– Точно! Вот мы жлобы-то, да? Что там, осталось ещё? Пошли догоним – угостим.
Хорошо, что не догнали. А похмелье потом было, да. Не знаю, что там с антифризом, но очень жёсткое.
В следующую пятницу опять не задалось ни с погодой, ни с настроением: бреду с обеда и думаю, чем бы себя занять, как догоняет меня Жарик:
– Эд, что сегодня делаешь?
– Нет!
– Что нет?
– Меня только во вторник до конца отпустило с прошлой пятницы, поэтому – нет!
– Да я не про это! Ну что ты как маленький!
– Ну допустим. А про что тогда?
– Я вчера у бомжови одного купил сервиз чайный фарфоровый на двенадцать персон за две бутылки водки, представляешь?
– Нет, не представляю абсолютно, для каких тебе целей мог понадобиться фарфоровый сервиз на двенадцать персон?
– Он так прекрасен, что как только я его увидел, то все вопросы сразу отпали, кроме единственного: отчего у меня до сих пор такого не было?! Там олени, понимаешь, всякие, ну или лани, охотницы с луками. Лес. Вот.
– Ну я понял, да, что он прекрасен, но не понял, при чём то, что я сегодня делаю?
– А чего он стоит в коробке у меня и пыль на себя аккумулирует? Давай купим торт и сядем пить чай вечером!
– Какое неожиданное предложение! Я даже… растерялся. Спички тянуть не буду!
– Конечно не будешь, а то купишь там неизвестно что… Вместе пойдём!
Куда могли отправиться за тортом двое молодых парней, которым, может быть, первый раз в жизни пришло в голову провести вечер, просто распивая чаи? Ну конечно же в универмаг братьев Елисеевых.
Торт выбирали долго, спорили, ругались и чуть не похоронили там же нашу дружбу. От «Наполеона» Жарик отказался сразу же, мотивируя это тем, что торт имени агрессора он есть не станет. Ну ладно, не объяснять же в кондитерском отделе человеку, который учится на перегрузчика, тонкости геополитики начала девятнадцатого века и особенности характеров Наполеона и Александра Первого… Остальные торты были или слишком сухими, или слишком кремовыми, или чересчур обсыпанными арахисом. В итоге посмотрели уже именинные и дошли почти до свадебных, когда увидели классический «Киевский торт», изготовленный по оригинальной рецептуре 1956 года (согласно записи на ценнике, но знаете, как в Питере ценники пишут, да?).
– О, смотри и розочки кремовые! И розовые, и зелёные! А он без арахиса?
– Обижаете! – надулась продавщица. – Только фундук! Только оригинальные рецептуры!
– Ну да, ну да… Плавали – знаем. Ладно! Заверните нам один!
На сдачу прихватили пакетик развесного чая.
Долго готовились – намного дольше, чем к распитию пива. Убрались в каюте, застелили стол самой белой простынёй, которую нашли, красиво расставили сервиз, потом засмущались своего простецкого вида на фоне этого средневекового утончённого излишества с лучницами – решили переодеться, а заодно и побриться. Пока чайник потел боками, нагладили брюки и гюйсы, достали чистые тельняшки, оделись полностью в форму номер три, только без фуражек, пожалели, что курсантам прекратили выдавать палаши, и вот только этого штриха нам и не хватило для полного погружения в атмосферу. Расселись. Не знаю точно, применимо ли слово «расселись» к дуэту, но синонимом его не заменишь, не погрешив против истины. В середине – торт, а вокруг него – сервиз с чайником, блюдцами и чашечками, а уже дальше, совсем на периферии перспективы – мы с Жариком, торжественные, как статуи Будды. Пьём чай, важно надувая щёки, и едим торт. Ложечками! Никого не трогаем. О высоком разговариваем и об искусстве, следим за опусканием покровов тьмы на крыши Адмиралтейства… Вдруг дверь в каюту с треском распахивается, ударяется о шкаф и ме-е-едленно начинает закрываться.
Из полутьмы коридора на нас смотрит командир в плаще и со следами дождя на плечах. Ну не совсем смотрит, а скорее изображает жертву горгоны Медузы. И дверь так медленно-медленно закрывает его от наших глаз.
– Не обращайте внимания, Эдуард! Это некоторые издержки воспитания в местном обществе. Так что вы там про экспозицию Малевича говорили?
– Так, блядь, – командир медленно ладонью открывает дверь, – что здесь происходит?
– А на что похоже? – спрашивает Жарик.
Командир заходит внутрь с некоторой опаской. Оглядывается. Заглядывает в шкаф, в тумбочки, под матрасы и под подушки, а также за батареи центрального отопления (они не топили, конечно, но так назывались).
– Где? – спрашивает.
– Что где?
– Бабы где?
– Какие бабы?
– С которыми вы чай с тортом пьёте!
– Так мы просто