История с Алексом и его родителями стала для меня чем-то вроде «момента эврики»1, и я почувствовала острую необходимость заниматься именно семейными взаимоотношениями. В то время педиатры все чаще ставили детям диагнозы СДВГ и «биполярное расстройство». Я же путем проб и ошибок пыталась создать для семей атмосферу, в которой они могли перейти от разрыва связей к их восстановлению. Мои эксперименты были вполне конкретными. Например, я стала отводить на прием 50 минут, а не стандартные полчаса, встречалась с семьями в более комфортабельном и просторном кабинете. Было очевидно, что более длительное время приема и удобное, безопасное окружающее пространство играют очень важную роль. Кроме того, от опросов и советов я перешла к простому выслушиванию, часто устраиваясь рядом с маленькими детьми на полу. Я наблюдала, как семьи, не умеющие справиться с гневом и разобщенностью, находили пути к воссоединению, восстановлению контакта; малыши бросались в материнские объятия. Часто, наблюдая, как родные люди снова открывают для себя радость любви, я чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы… и потом еще долго дрожали руки. Такие мгновения послужили для меня мощным стимулом поделиться своими открытиями и с родителями, и с коллегами-педиатрами. Из этого опыта родилась моя первая книга «Помня о ребенке» («Keeping Your Child in Mind»), предназначенная как родителям, так и профессионалам.
Мой подход к работе изменил также случай с трехмесячной Алией — ко мне принесли девочку, якобы страдавшую от мучительных колик. О ней мне рассказала моя знакомая, тоже педиатр, понимая, что стандартными рекомендациями здесь не обойтись. Обычно родители подразумевают под коликами не болезнь или расстройство — этим словом они описывают неспокойное поведение ребенка, чрезмерный плач и крик. Считается, что колики диагностируются по «правилу трех»: ребенок плачет больше трех часов в день, больше трех дней в неделю и больше трех недель. Общепринятые подходы — укачивание, белый шум, различные капли, изменения в диете матери — в данном случае результатов не принесли.
У Жаклин, матери Алии, была диагностирована послеродовая депрессия. Врач рекомендовал увеличить дозу антидепрессантов, но Жаклин, и так уже сама не своя от лекарств, боялась, что в этом случае не сможет в полной мере заниматься ребенком.
Жаклин пришла на прием со своим партнером. Та не знала, как справиться с углубляющейся депрессией близкого человека, тем более что к тому времени вернулась на работу. Жаклин продемонстрировала мне наглядный пример своего состояния: помимо прочего, она выгрузила из машины пакет с только что купленными продуктами. Одно яблоко выпало из пакета и покатилось по дорожке. Женщина разрыдалась.
Я не стала делать никаких назначений. Просто села на пол вместе с супругами и принялась наблюдать за поведением ребенка. Алия родилась слегка недоношенной, на тридцать шестой неделе беременности. В больнице ее поместили в обычную палату, а не в палату для новорожденных, требующих особого внимания, и никто из врачей и медсестер не предупредил родителей о возможных сложностях. Между тем педиатры знают, что у младенцев, родившихся на неделю или две раньше срока, нервная система созрела не полностью, поэтому их поведенческие сигналы труднее поддаются расшифровке. Итак, мы сидели на полу, наблюдали за спокойно спящим ребенком, и вдруг Кайла чихнула. Алия сжалась в комок, ручки взметнулись над головой, она проснулась и пронзительно закричала. Жаклин вскочила, схватила малышку на руки и принялась шагать по комнате, яростно ее укачивая. Кайла взглянула на меня: «Вот видите?»
Я кивнула. Мы сидели и ждали, что будет дальше. Через минуту Алия успокоилась. Я поделилась своими наблюдениями: скорее всего, из-за того, что девочка родилась недоношенной, она более чувствительна к внешним раздражителям, о чем родителям всегда следует помнить. Особенно важно стараться избегать нарушений режима, резких перемен. Обе мамы внимательно меня выслушали. Теперь Жаклин иначе понимала поведение дочери и перестала винить себя в том, будто она плохая мать и что-то делает неправильно. Чувство собственной неадекватности и тревожность начали понемногу отступать.
Я была очень рада и даже слегка удивлена, когда при следующей встрече Жаклин заявила, что чувствует себя намного лучше. Хотя я не давала никаких рекомендаций по лечению непосредственно колик, время, посвященное выслушиванию и пониманию, было потрачено не зря: поведение Алии изменилось, настроение Жаклин улучшилось, их отношения пришли в норму. Девочка время от времени еще покрикивала, но мать считала, что уже может справляться с ней. От депрессии Жаклин лечили медикаментозно, и я дала ей координаты психотерапевта. Однако она решила идти другим путем — предпочла записаться в класс йоги.
Жаклин вошла в мой кабинет, улыбаясь дочке, которая с обожанием взирала на нее из автомобильного креслица. Я видела, что они наслаждаются друг другом. «Что, на ваш взгляд, стало толчком к переменам?» — спросила я. Жаклин пояснила, что во время прошлой встречи я услышала и ее, и Кайлу. Она почувствовала, что теперь Кайла по-настоящему понимает и поддерживает ее. Жаклин осознала также, что не виновата в том, что Алия постоянно плачет, а ее крик — не результат неадекватности матери. Женщина перестала корить себя и сомневаться в своих силах, что дало ей возможность лучше понимать поведение дочери и правильнее реагировать на него. Девочка, в свою очередь, стала спокойнее и реже плачет.
Работая над проблемами в поведении детей разных возрастов, от младенческого до подросткового, я выслушивала бесконечные рассказы о разрушенных или зашедших в тупик взаимоотношениях. И пришла к убеждению, что даже если корни проблем уходят далеко в прошлое, все равно не нужно жалеть времени на то, чтобы выслушать и родителей, и детей и постараться сделать так, чтобы они услышали друг друга. Отношения всегда можно восстановить — независимо от возраста детей. Я поняла, что поведенческие проблемы каждого ребенка кроются во взаимоотношениях с важными для него людьми. И когда я фокусировалась скорее на восстановлении взаимоотношений, чем на изменении поведения ребенка, его развитие часто шло совершенно иным путем.
К сожалению, признание важности взаимоотношений в понимании поведения ребенка часто становится поводом для обвинения родителей. Люди считают, что проблемное поведение детей — результат неправильного родительского поведения. Однако более конструктивный подход предполагает принятие следующей идеи: при искажении отношений индивидуумы начинают бороться за них. Если проблема касается всех в семье, как в случае с Алией, то реакция на эту проблему того, кто заботится о ребенке, становится частью взаимоотношений. У каждой из сторон своя роль. Исполняя эти роли, стороны влияют друг на друга. Когда мы, никого не осуждая и не виня, рассматриваем борьбу в контексте взаимоотношений, связи восстанавливаются, а отношения улучшаются. Это относится не только к периоду детства — взаимоотношения выстраиваются на протяжении всей жизни.
Вскоре после истории с Алией сотрудник Психоаналитического института Беркшира рассказал мне о новой программе психогигиены младенца — развивающемся направлении, предусматривающем исследования в области психологии развития, неврологии и генетики с целью создания моделей профилактики, вмешательства и лечения. Взглянув на сайт программы, я сразу поняла, что именно этим я и должна заниматься. В основу была положена аналогичная программа, принятая на Западе США, — ею руководили Эдвард Троник и практикующая медсестра Кристи Брандт. Оказалось, что Эд возглавил реализацию обновленной версии программы, разработанной для Восточного побережья. Несколькими годами ранее я слушала выступление Эдварда, а во время занятий в институте узнала о его концепции «каменного лица» и осенью 2010 года подала заявление на участие в программе. В течение года я посещала лекции и занималась под руководством ведущих исследователей со всех концов света. Обычно занятия проходили раз в месяц, в «долгий уикенд» — пятницу, субботу и воскресенье. Во время напряженных дружеских дискуссий с тридцатью другими участниками