Вера сослужила ей добрую службу. Смелый, подчас авантюрный, неукротимый и мудрый дух вел Кэти по жизни, которую многие сочли бы завидной – до определенного момента. В двадцать восемь лет, на третьем году обучения на медицинском факультете Нью-Йоркского университета, ей диагностировали рак груди, и метастазы уже пошли в кость. На первом этапе химиотерапии Кэти продолжала ходить на занятия и на клиническую практику, причем появлялась везде с непокрытой головой: никаких париков, никаких косынок. Она служила живым примером своим пациентам – примером стойкости духа и жизнелюбия в такой ситуации, в которой многие сразу сложили бы лапки.
После того, как Кэти узнала диагноз, она прожила еще восемь лет. Четыре года из этих восьми мы с ней на пару снимали квартиру в Винегар-Хилл, неподалеку от въезда на Бруклинский мост. Она умерла буквально за несколько дней до того, как я встретила Беннетта.
И вот теперь я оказалась в психушке, в одной палате со студенткой колледжа Сары Лоуренс.
Что сделала бы Кэти на моем месте?
Я решила, что завтра же забронирую билет в Монреаль, прилечу туда и воспользуюсь ключом, который дал мне Беннетт. Я выясню все, что смогу.
* * *– Сегодня после обеда я ухожу домой, – сказала я Селии на следующее утро.
Мы сидели у нее в кабинете и пили чай. Пока я лежала в клинике, мы виделись каждый день, и она обещала, что всегда примет меня амбулаторно, если возникнет необходимость. Я сидела и щипала нитки на дырках своих по-модному драных джинсов.
– Вы уверены, что не хотите остаться еще на несколько дней? – спросила Селия. – По крайней мере, пока у вас не закрепятся опорные элементы.
Собственно, Селия и была моим опорным элементом. Селия и Стивен.
– Стивен нанял людей из службы очистки места преступления, чтобы они убрали мою квартиру, – сказала я.
– Вы уверены, что готовы вернуться домой даже после того, как квартиру очистили?
– А эти службы используют какие-то особенные чистящие средства? Не такие, как у простых смертных? У меня как-то шла носом кровь, так я потом не смогла отстирать платок, – сказала я. – Пока что я не возвращаюсь домой. Я полечу в Монреаль, в квартиру Беннетта. Попробую найти адрес и номер телефона его родителей. Я не могу возвращаться домой, пока не свяжусь с ними.
– Вы считаете, что должны сообщить им о случившемся? Кажется, это дело полиции.
– Никто не может найти их адрес. Даже детектив из фирмы Стивена.
– А вы, значит, сможете их найти?
– Беннетт был очень организованным человеком. Он развешивал по цветам галстуки и рубашки. Наверняка у него где-то записан и адрес родителей. Думаю, найду его на столе. У Беннетта такой аккуратный стол… Я таких в жизни не видела.
– Так вы бывали у него дома?
– Нет, он показывал мне по скайпу.
Мы с Беннеттом часто ужинали по скайпу. Например, договаривались, что сегодня едим что-то китайское, заказывали одинаковые блюда с доставкой на дом и ели, сидя перед экраном – как будто за одним столом напротив друг друга. Только на половине Беннетта на столе была скатерть, а я обходилась пластиковой салфеткой.
– А вы морально готовы к тому, что можете там найти? – спросила Селия.
Это стандартный психотерапевтический вопрос, который я сама не раз задавала заключенным в Райкерсе. Все всегда отвечают «да».
Но сначала мне нужно было увидеть своих – собак.
Я поехала в Восточный Гарлем на поезде-экспрессе. Сперва я решила, что сегодня у нас парад в честь Дня Пуэрто-Рико: повсюду развевались пуэрто-риканские флаги, машины гудели, на улицах образовались ужасные пробки, – но потом сообразила, что парад проходит в июне, а сейчас сентябрь.
Запах муниципального собачьего приюта ударил мне в ноздри еще за квартал до входа: смесь экскрементов и страха. Дверь была сплошь увешана листовками, агитирующими за стерилизацию и кастрацию домашних животных. В тесной приемной, забитой плачущими детьми, нарочито равнодушными подростками и задерганными родителями, присутствовали целых три администраторши – три девчонки не старше двадцати. Но две сидели на телефонах, и только одна беседовала с посетителями, пришедшими либо в поисках пропавшей собаки, либо с намерением отдать питомцев в приют. При таком положении дел мне пришлось бы дожидаться своей очереди не один час.
Я поймала взгляд здоровенного плечистого парня – работника приюта, к которому одна из администраторш обращалась по имени, Энрике. Я тихонько спросила его, не знает ли он, где содержат собак, определенных сюда полицейским отделом по контролю за животными десять дней назад. Он ответил, что к ним поступает больше ста собак в неделю.
– Вы хоть знаете номера клеток?
Я не знала никаких номеров.
– О них писали в газетах. В связи с убийством человека.
– Питбуль с красным носом и такая большая белая псина? – уточнил Энрике.
– Да, пиренейская горная собака.
– Они в четвертом вольере, но их держат по РДЗ-СРПЧ. – Заметив мой озадаченный взгляд, Энрике пояснил: – Распоряжение департамента здравоохранения. Строгий режим. Покусали человека. Хотя, если судить по тому, что писали в газетах, они не просто его покусали.
– Это мои собаки, – сказала я.
– Я не могу разрешить вывести их из загона, – сказал Энрике. – И не пущу вас в загон. В их учетных карточках стоят штампы: «Очень опасны».
– Но мне можно хотя бы на них посмотреть? Вы меня к ним не проводите?
Энрике покосился на администраторш, занятых своими делами, и сделал мне молчаливый знак, мол, иди за мной. Мы прошли через дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен» и сразу же оказались в каком-то кошмарном дурдоме, исполненном лая и воя. Я старалась смотреть, но не видеть. Собаки, обезумевшие от страха и отчаяния, нарезают круги по своим слишком маленьким клеткам, миски для воды опрокинуты, экскременты не только на полу, но и на стенах. Где все работники приюта? Почему за собаками никто не ухаживает?
Тучка вообще никогда не спала нигде, кроме как у меня на кровати.
Она стояла, вжавшись в дальнюю стенку клетки, опустив голову и прижав уши к голове. Я подошла ближе. Она подняла голову и заскулила. Я громко позвала ее и протянула руку.
Энрике меня остановил:
– Нельзя трогать собаку.
Упав на колени перед клеткой, я заговорила с Тучкой:
– Моя хорошая, моя сладкая! Как мне жаль, что все так получилось.
Никто не заставил бы меня поверить, что эта собака убила Беннетта. Никогда в жизни! Стало быть, остаются Честер и Джордж.
– А где Джордж? Питбуль.
– В соседней клетке, – сказал Энрике.
Только теперь до меня дошло, что это скулила не Тучка, а Джордж. Он узнал меня, узнал мой голос, мой запах. Зачем я взяла себе этого пса? Зачем я сама привела его в дом? Мне