— Клетки убирать сможете?
— Да, господин, — ответила я одна.
— Малы совсем, — поморщился Мелиор. — Будете работать плохо, отправлю обратно в деревню. Два сольна за день работы. Согласны?
Я поняла, что со мной торгуются и сказала: — Маловато, господин! В клетках такие страшилы сидят, к ним подойти-то боязно! Вдруг цапнет!
Торговец рассмеялся: — Не бойсь, не цапнет. Вождь народов каждое утро приходит на площадь с манком, и они целый день, как шелковые!
У Седрика от ужаса округлились глаза.
— Дядечка, хоть полсольна прибавьте! За вредность! А мы еще ночевать здесь можем. И не каждый раз в деревню уходить.
— Ну, если ночевать, — Мелиор опять поковырял в ухе. — Тогда согласен. Вот эти клетки, — он рукой показал себе за спину, — ваши! Накормить, через час почистить. Понятно?
— Да! — ответили мы и, попрощавшись с Тенькой, которая побежала домой, ушли за клетки.
— Нам нельзя слышать манок! — чуть ли не закричал Седрик.
— Сама знаю, — буркнула я. — Поэтому я работаю, а ты идешь по рядам и ищешь свой клан, осматриваешь замки, приходишь и все мне рассказываешь. Понял? Мы ночью должны вывести отсюда всех дарков.
Я схватила кастрюлю, железные миски, и пошла по клеткам, раздавая еду. В клетках безвольно сидели волки, пумы, здоровенные псы с черным загривком и равнодушные ко всему люди. Я ставила миски им под нос, заглядывая пленникам в глаза. Глаза были пустыми и безучастными ко всему. Оставалась последняя клетка. Там сидел большой и одинокий волк. Странно, что в клетке он один, подумала я, и толкнула дверь. Волк не шевелился. Я налила в миску остатки еды и поставила перед ним. Машинально, ни на что уже не надеясь, я посмотрела ему в зрачки. Они сокращались и расширялись. Я медленно поднялась и попятилась к открытой двери.
“Сядь”- услышала я в своей голове.
“Ты все осознаешь?”- глупо удивилась я.
“Да”- ответил волк. — “Чувствую, что ты — дарк”.
“Да, я — дарк, я — пума, и пришла спасать свой клан ”.
“Уходи, погибнешь”- равнодушно сказал волк.
“Нет, и не тебе меня учить, справлюсь сама. Можешь помочь, помоги. Нет — не мешай.” — я дошла до двери его клетки и захлопнула ее. Дрожащими руками вытерла пот со лба. Волк насмешливо блеснул глазами.
Через какое-то время я собрала пустые миски, взяла щетку, ведро и совок. И пошла собирать отходы. Начало вечереть, когда пришел Седрик. Он поманил меня вглубь помещения и зашептал: — Я всех нашел. Но они совсем не узнали меня. Даже не двигались. Как мы их заставим бежать?
— Есть одна мысль, но что из этого выйдет… — я взяла Седрика под локоть, подвела к ведру и скребку: — Бери и иди за мной!
И мы пошли в клетку волка.
— Вот, — я толкнула мальчишку вперед, — это сын вождя. Там, — махнула рукой на площадь, — его мать и отец. Как их оживить? Как их заставить бежать?
Волк сидел изваянием, даже глаза стали какими-то стеклянными.
— Ну ты и гад! — в сердцах выдала я. — К тебе со всем сердцем, а ты статую изображаешь! Пойдем, малыш, будем справляться сами.
Мы закрыли клетку и пошли к хозяину.
— Ну как, справились?
— Да, хозяин. — мы поклонились.
— В деревню пойдете?
— Нет, хозяин, здесь переночуем, если дозволишь!
— Да ночуйте, мне-то что, — зевнул Мелиор. — Я иду домой. Пора семью кормить.
Он важно вышел из-под навеса, поправил пояс на замызганном кафтане и, перекинувшись несколькими словами с какими-то людьми, спокойно пошел с площади. Скоро спустилась теплая фиолетовая ночь. Где-то за недалекой городской стеной трещали птицы, да на соседней улице разгорался обычный человеческий скандал. Мы затаились за клетками. Взошли на небо Соли и Рэй, заливая площадь оранжево-золотистыми лучами. Тени стали глубоко-черными, а под навесами царила просто чернильная тьма.
— Пора! — прошептала я, дергая прикорнувшего ко мне Седрика за рукав. Он вскочил, и мы пошли к клеткам. Запоров, как таковых, на них не было, были только обычные щеколды. Да и чего бояться одурманенных зверей? Сама территория рынка запиралась на ночь воротами, но под каждым навесом был собственный лаз для прислуги, которой не хотелось лишний раз показывать себя входящей-выходящей. Ведь этак хозяин и за бездельника посчитает!
Мы откинули щеколды со всех клеток и открыли двери. Звери остались недвижимы. Мы их уговаривали, царапали, даже кусали, но они ничего не ощущали. Седрик расплакался: — Мамочка! — он обнял за шею молодую грациозную пуму шоколадного окраса. — Ну, вставай, пожалуйста! Нам домой пора! Я не могу без тебя! — по его детскому личику текли потоком слезы. Этого я выдержать уже не смогла, и, обернувшись пумой, бросилась к клетке с волком. Он стоял на лапах, шевеля ушами и всматриваясь в ночную темь.
— Ты, гадина разумная! — вежливо обратилась я к нему. — Там рыдает рядом с недвижимой мамой маленький котенок. У него больше никогда не будет семьи и своих котят, потому что он — последний из клана пум.
Волк повернул голову и посмотрел на меня.
— Ты ведь знаешь, как помочь, но не хочешь! Ты равнодушен к слезам детей и горю матерей!
— Они сами виноваты. — спокойно сказал волк.
— Сами? — изумилась я. — Дай ребенку пистолет, он обязательно кого-нибудь застрелит. Не из вредности, а просто посмотреть, что получится, если нажать вот на эту пипочку. Или застрелит себя. Боги ваши бестолковые виноваты. Надо не развлекаться самим, смеясь над тем, что получится, а внимательно присматривать за детищем, воспитывать, объяснять! А они? Обвинили во всех грехах, да бросили на растерзание другим бестолковым. Разве это разумно? Разве так делается?
Волк повернулся и в упор посмотрел на меня: — Ты неуважительна к Богам, юная пума.
— Да за что их уважать? — рассердилась я окончательно. Вымирает целый удивительный народ. Богам надо навести порядок, помирить людей с другими расами, торговать, общаться, но никак не убивать! Вот к ним бы такой подход. Сразу бы по-другому заговорили. Про защиту прав вспомнили бы. Междубожью конвенцию о ненападении приняли бы… — Я остановилась передохнуть и сглотнуть вязкую слюну.
— Забавная пумочка. — Оценил волк. — Конвенция, говоришь?
— Придурок. — ответила ему я и села к нему спиной.
Сзади моего оголенного уха коснулось теплое дыхание: — И откуда ты такая взялась? — Погладил мои разноцветные волосы высокий черноволосый мужчина. — Если я приму решение вам помочь, ты со мной поговоришь? — он прижал мое плечо к своей груди. У меня перехватило дыхание. От злости.
— Торгуешься? — прошипела я и дернулась.
— Нет, соблазняю, — он второй рукой захватил мою голову и, запустив пальцы в волосы, резко привлек меня к себе и поцеловал.
Меня! Честную российскую девушку, родившуюся еще в Советском Союзе!
Я с удовольствием резко подняла колено, а затем опустила сапог ему на босую ногу.
— Вау-у-у! — раздался душераздирающий вой. Я отскочила и с удивлением увидела, как животные в клетках зашевелились и один за