– У меня нет газового баллона.
– Тогда ты уснешь в постели, не затушив сигарету.
– Я не курю.
– Всегда можно сослаться на утечку газа.
– Прекрати! – Мне и так страшно, а он тут сидит, пьет мой кофе и как ни в чем не бывало обсуждает, каким способом удобнее сжить меня со свету. – Если я начну тебе помогать, меня прикончат еще быстрее.
– Нет. Я скажу тебе, как себя правильно вести.
– Я не смогу.
– У тебя нет выбора. – Локи посмотрел мне в глаза. Нет выбора, он прав, абсолютно, совершенно прав. Я не смогу жить, как раньше, ходить на работу, улыбаться, сплетничать, распивать чаи, смотреть в глаза девочкам. Не смогу. Я ведь человек, а, значит, у меня два пути: или идти в милицию, или помогать этому странному человеку с разноцветными глазами и белой меткой в волосах. Милиция… Локи прав и здесь: они ничего не найдут. Это ведь так просто: не пускать внутрь, недолго, минут пятнадцать, ну, допустим, директора искали, созванивались, пытаясь выяснить, что происходит. А сами… Пятнадцать минут – это очень много, хватит, чтобы спрятать все, что не должны видеть чужие глаза…
– Я согласна. – Теперь мой голос звучал гораздо увереннее.
– Я рад. – Локи протянул мне шершавую ладонь. – Добро пожаловать в команду, не пожалеешь.
Черт. Я уже жалею!
Локи
Она согласилась, причем быстро, он даже не ожидал. Локи думал, что придется прибегнуть к более весомым аргументам. Например, рассказать о том, как умирала Евгения, или показать другие фотографии. Тех четырех девочек, юных, словно первая липкая листва, и мертвых, как мокрый весенний снег. Гера сказал, что, возможно, есть и другие, просто о них никто не знает. Он хорошо их прятал, очень хорошо. Двадцать лет прошло, а они знают только о четырех.
Но белобрысая сказала «да», и, значит, она никогда не увидит эти чертовы снимки. Ни к чему ей знать, за каким зверем он собирается охотиться.
«Это будет хорошая охота, – сказал Вожак, – но для многих из нас она станет последней». Пророческие слова, Локи чувствовал, что это будет его последнее дело, но… Alea jacta est.[4] Фигуры расставлены, партия начинается.
– О чем ты думаешь? – Хозяйка квартиры с зеленой дверью смотрела на него, как на чудо.
– Ни о чем, – соврал Локи. Говорить правду – слишком долго и утомительно, все люди говорят, что они думают «ни о чем», когда их спрашивают. Тяжело переводить мысли в слова.
– Так не бывает. Все о чем–то думают. А ты что, особенный?
– Особенный.
– Да ты вообще кто такой?
– Что именно тебе хочется узнать? – Локи не злился, ему было смешно.
– Как тебя зовут? Нормальное имя, а не эта кличка. Чем ты занимаешься? И вообще, откуда ты такой взялся на мою голову?
– Зовут меня Локи, просто Локи. Он – это я. Я – это он. Имена лгут. Локи – это не имя и не кличка. Это – моя суть. Занимаюсь я… – Тут Локи призадумался. Ну как ей объяснишь, чем он занимается? Ведь у его профессии даже названия нету. Кажется… – Я – ловец душ.
Да, так будет правильнее всего, в конце концов, не зря же его так называют.
– Кто?
– Ловец душ. Я ищу заблудившихся в вере и возвращаю их к Богу, или, на худой конец, к людям. Не понимаешь?
Белобрысая мотнула головой, как норовистая лошадь. Она вообще была похожа на благородное животное, не внешне – движениями плавными и грациозными, походкой, напоминающей не то танец, не то скольжение, точными и выверенными жестами. Они были такие стремительные и в то же время неуловимо ленивые. Нет, не лошадь, решил Локи. Кошка. Женщина–кошка. Кошки чрезвычайно умные существа, а она – не понимает.
– Секты. Я занимаюсь сектами, в последнее время их развелось очень много. Люди ищут бога, а попадают туда, откуда без посторонней помощи им не выбраться. Они и не хотят выбираться, как правило, ко мне обращаются родственники или друзья тех, кто попал в секту. Как к последней инстанции.
– И ты помогаешь?
– Не бесплатно. – Ореол героя ему совершенно не нужен, ему платят, он работает. Профессий много: кто–то строит дома, кто–то водит машину, кто–то лечит, а кто–то варит пиво или продает водку. Милиция ловит преступников, а он, Локи – заблудшие души.
– И много заработал? – Услышав о деньгах, она сразу нахмурилась, словно он заговорил о чем–то крайне неприличном. У нее вообще было очень живое лицо. Кстати, он так и не удосужился поинтересоваться, как ее зовут.
– Мне хватает. Как тебя зовут?
– Лия.
Лия. Красивое имя. В нем слышался звон китайских колокольчиков, крошечных фарфоровых звоночков, расписанных вручную, или радостный перестук капель дождя, скользящих по стеклу, или серебряный шум березовой рощи, запутавшейся в облаке солнечного света. Хорошее имя, и она тоже хорошая. Высокая, даже чуть выше его, стройная и светлая, словно одна из молодых березок в той самой роще. Ей бы на подиум, под колпак искусственного света, в футляр из искусственной красоты, а она сидит здесь, с ним, и от этого становится как–то радостно, что ли, хотя поводов для радости совершенно не предвидится. Все равно, душа пела, в такт перешептыванию острых листьев в форме сердечка. Почему он никогда раньше не задумывался, что у березы листья в форме сердечка? И хорошо, что не задумывался, о деле думать надо. О деле, а не об этой малознакомой девице со светлыми волосами и певучим именем Лия.
– Дай мне послушать еще раз, – попросила она.
– Зачем?
– Нужно.
– Ладно.
Она слушала внимательно, гораздо внимательнее, чем в первый раз. Слушала, по–птичьи наклонив голову на бок, и двигала губами, будто проговаривала текст на пленке. А возможно, и проговаривала, следом за Евгенией и за ним. Зачем ей это? Но Локи не мешал, раз попросила, значит, нужно.
– Еще? – Спросил он, когда пленка закончилась.
– Нет. Крысиный король – кто это?
– Если бы я знал…
– Но он существует? Существует на самом деле?
– Существует человек, который скрывается за маской Крысиного