Мы с Андреем подали заявление в загс. А потом, — Елена Григорьевна поднялась и подошла к окну, сверху вниз рассматривая дремлющий город, усыпанный бусинами огня, — потом события приняли совершенно жуткий поворот. Лев Григорьевич, отец мальчиков, начал за мной ухаживать. А я решила не отвергать его ухаживаний. — Лицо женщины напоминала белую злую маску. — Из мести! Понимаешь?
— Не слишком, — холодно ответил Мишка, внезапно севшим голосом. — И что было потом?
— Это сложно понять, я знаю, но…
— Что ж тут сложного? — пожал плечами Миша, в свой черед потянувшись к сигарете и глубоко затягиваясь едким дымом. — За одного сына ты выходила замуж для статуса, со вторым спала для удовольствия, а с отцом развлекалась из-за денег. Все это очень даже понятно.
— Издеваешься? — прищурила глаза любовница. — Ты ещё просто щенок, у которого молоко-то на губах не обсохло. Но, по большому счету, наверное, ты прав? Только давай пока оставим комментарии! Раз уж сегодня я решила исповедоваться, то выговорюсь до конца. И черт с тем, что ты обо всем этом думаешь.
По случаю нашей помолвки с Андреем мы устроили нечто вроде семейной вечеринки. Все прилично выпили и, — так случилось, — что мы оказались близки. Втроем, вместе. Понимаешь, о чем я?
Мишкины брови взлетели высоко. Он присвистнул:
— Чисто технически интересно было бы на это посмотреть!
— Такое не приветствуется общественной моралью. Но это была незабываемая ночь, — медленно подбирая слова, словно в трансе говорила женщина. — Они была великолепны, — все трое. Но и Лев Григорьевич, и Андрей были только вариацией темы. Мелодией был Адам. Только Адам, он один! Для меня — всегда только он один.
— Ну да. Двое других это так, — бонус, — ухмыльнулся Мишка.
Левина машинально затянулась очередной сигаретой.
— Той ночью я видела его в последний раз. Наутро мы нашли его мертвым. Он вскрыл себе вены. Вокруг догорали свечи. Свечи была повсюду. Свечи. И кровь. Вот так все и закончилось.
— Н-да, — взъерошив волосы, после довольно длительной паузы, изрек Миша. — Я узнал о вас много интересного, много нового, многого увлекательного, дорогая Елена Григорьевна. Мне до вас ещё расти и расти. Учиться, так сказать, и учиться.
Елена, зло засмеялась:
— Ревнуешь?
— Нет, не ревную, — передернул плечами Миша, — Завидую.
И они принялись жарко целоваться, разгоряченные кто ревностью, кто воспоминаниями.
* * *Стрелки на часах показывали половину пятого. Но летом светает рано, и первые, самые смелые утренние лучи робко теснили ночь, смешивая свет и тьму в тесное и нестойкое объединение — сумерки.
Молодой человек, не спеша, вышагивал по улице. Он видел в спящем городе грозное животное, проглотившее огромное количество жителей и теперь, во сне, переваривающее ужин в темном бездонном чреве. Затем его воображение, наскучив прежним образом, нарисовало новую картину: широкую и длинную дорогу из белого камня, бегущую через бескрайние желтые пески. Дорога уводила человека в белом развивающимся хитоне вдаль. К царственным, загадочным, ослепительно-белым в лучах восходящего солнца, пирамидам.
Проехавшая мимо машина разбила иллюзию вдребезги, забрызгав её коричневой липкой грязью, брызнувшей из-под колес. С циничным равнодушием, пачкая сокровенные видения о сакральных тайнах бытия банальной вязкой жижей.
Мишка едва успел отскочить в сторону, с удивлением осознавая, что его чуть-чуть не сбили.
Из приоткрытого окна понеслась низкая матерная брань.
— Сам козел, — огрызнулся парень. — Смотреть нужно, куда прешь, придурок!
— Что ты сказал?! — мужик, распахнув дверь, стал тяжело выбираться из нутра автомобиля наружу. Объемное пузо упрямо упиралось в руль, пытаясь мудро предотвратить намечающийся конфликт.
Мишка про себя отметил, что, несмотря на несколько растекшийся каплеобразный внешний вид, потенциальный противник был ещё в силе. И вдобавок, явно привык не церемониться со случайными недоумками, ухитрившимися не вовремя выскочить у него из-под колес.
Видения сказочного Египта окончательно разбились о суровую реальность и испарились.
Намечалась драка.
— Я сказал, — сам козел, — отряхивая брючину и исподлобья посматривая на приближающуюся гориллу, нарочито небрежно повторил Мишка.
— Да я тебя сейчас!
— А если я тебя… — договорить Мишка не успел. Массивный жирный кулак незнакомца полетел ему прямо в нос. Парнишка попытался уйти в сторону, к сожалению, безуспешно. Нос с кулаком все-таки встретились. Удар отозвался резкой болью в переносице. Хорошо ещё, что по касательной, а не по прямой, — иначе нос, попросту, скорее всего, сломался бы.
Мишка в ответ на такое беззаконие зловредно и злонамеренно, со всего маха заехал ногой в то чувствительное и ранимое место, где, согласно народным верованиям, находится пресловутое мужское достоинство. Толстопузый согнулся, вспоминая всю Мишкину родню, вплоть до седьмого колена.
Пока мужик матерился, Мишка не тратил времени даром и быстро-быстро "испарялся". Он всегда считал, что вовремя убежать, ещё не значит струсить.
До дома оставалось ещё с половину квартала. Не такое это маленькое расстояние, если нос обильно кровоточит и болит так, что в глазах появляется резь.
Консьерж обеспокоено проводил Мишку взглядом, пока тот, пошатываясь, прижимая к лицу окровавленный платок, пробирался от входной двери к лифту. Вид консьержа Мишке показался забавным, — на его лице испуг причудливо перемешивался с неодобрением и не выветрившимся сном.
Чтобы не будить мать и отчима, Мишка решил не трезвонить, продавливая кнопку дверного звонка, а открыть дверь ключом.
Открыл дверь и застыл.
Напротив него стоял, тоже замерев, высокий, накаченный парень. Лет на пять, не больше, старше самого Мишки. Живот брутальными кирпичиками. С брутальными бицепсами на руках. И с брутально же выделяющимися мышцами нижней челюсти.
Парень был в одних трусах. Симпатичных трусах, — нужно отдать должное. Но Мишка "такие" не носил.
Парень ему категорически не понравился с самого первого взгляда.
За чернобровым красавчиком нарисовалась Зоя. По раскрасневшемуся лицу матери, по её маслянистым глазам с рассеянным взглядом сын сразу понял, — мать изрядно выпила. И теперь пребывает в том пограничном состоянии, в котором от эйфории до ссоры с мордобоем часто остается сделать только шаг.
— Миша? — удивленно пропела Зоя, вальяжно опираясь рукой о стену, чтобы обрести утраченную с принятием алкогольных градусов устойчивость, — Я думала, ты сегодня дома не ночуешь.
— Это кто? — прорычал Мишка, кивнув на парня в трусах.
— Это Костя. Мой новый знакомый.
— И почему этот твой новый знакомый разгуливает по нашему дому в одних трусах?!
— Ты же большой мальчик. Что? — подбоченившись, мать шагнула ближе. — Тебе все объяснять надо? Боже, сыночек, что с тобой случилось? — ужаснулась она, увидев, что приключилось с Мишкиным лицом и в частности, с его носом.
— Отстань! — зло отмахнулся сын. — Заботливая ты моя. Пользуешься тем, что Олега опять нет дома? И когда тебе только гулять надоест?! — Мишка повернулся к брутальному красавцу, бросая тому, словно нож, разъяренный взгляд.
Ответный взгляд, доставшийся Мишке, был чуть смущенным, чуть сочувственным.
Разозлиться на парня