«Может, домой вернуться?»
Ну, вернется. И что? Можно подумать, Тася будет ему рада.
Не будет. Не любит она его и не полюбит никогда!
Так какого же черта он явится мозолить ей глаза? Пусть хоть один вечер от него отдохнет. А он…
А он сейчас напьется – и повеселеет. Никуда не денется!
* * *Тася почувствовала, что глаза начали слипаться. Взглянула на часы. Ого, да времени почти полночь! Ну и засиделась она…
Она засиделась, а Дементий что-то задержался. Пора бы и вернуться уже.
Тася умылась, приготовила себе постель на прочно обжитом диванчике в гостиной, однако ложиться не стала: взяла книжку и села в кресло.
Дементий вот-вот вернется. Пусть видит, что она сидит и ждет его. Наверное, ему будет приятно, что жена – ждет.
Но время шло, а Дементий не возвращался.
Тася таращилась в книгу, ничего не видя, хотя спать уже не хотелось. Она злилась так, как не злилась никогда в жизни.
Ну сколько можно веселиться?! Все-таки семейный человек! Вон на полочке фотография стоит: он и Тася в день свадьбы. И у Шульгина в паспорте лежит такая же фотография, только маленькая… Хотя паспорт он с собой не взял, на столе забыл. И фотографию забыл. И про Тасю забыл… забыл, что оставил дома жену одну. Ну ладно, она сама осталась, по своей воле, но все-таки… Ведь второй час! Нет, она не ляжет. Пусть ему станет стыдно, когда увидит, что она сидит тут и ждет его!
Когда часы показали половину третьего, Тася была уже вне себя от беспокойства и страха.
Что-то случилось. Конечно, с Дементием что-то случилось! Наверное, он слишком много выпил. Пошел домой, а по пути упал, ударился… Где-то лежит без сознания… Или сердце прихватило!
А может быть, его увезли на «Скорой»? Нет, все гораздо хуже. Если бы на «Скорой», он попросил бы сообщить домой. А если никто ничего не сообщил… Что можно сообщить о каком-то неизвестном, найденном на улице без документов?..
Случилось самое страшное, вот что случилось!
Тася схватилась за телефон, набрала ноль три:
– Скажите, пожалуйста, как мне позвонить в морг?
Она узнала номер, она даже позвонила туда – и, с трудом подбирая слова, описала своего мужа:
– Мужчина пятидесяти шести лет, высокий, красивый, волосы у него темно-русые, с проседью. Глаза карие. Одет в светлый костюм, при светлом галстуке…
Горло перехватило, когда вспомнила, как завязывала Дементию этот галстук!
– Нету у нас таких, – буркнули в трубку. – Да ты не переживай, бабонька, нагуляется мужик – и вернется. Экие ж вы нервные – сразу по моргам названивать!
Тася уронила трубку.
Нагуляется – и вернется?! Да что ж ей сразу не пришло в голову самое простое: Дементий и в самом деле загулял! Он сейчас у какой-то женщины! Перепил – ну и… наверное, в таком состоянии ему все равно, с кем утешаться. Знает же, что у собственной жены не найдет того, чего хочет так давно.
Утешается, значит… А она тут мечется из угла в угол! Ждет! Места себе не находит!
Нечего глупостями заниматься. Надо ложиться спать. А то придет – увидит, что она сидит в кресле, как дура, – еще и на смех поднимет! Скажет: «Что это ты, Тасенька, забеспокоилась, как самая настоящая жена? Но ведь я тебе просто сосед по квартире и добрый приятель, а не муж! И нет у тебя никакого права за меня беспокоиться!»
Тася рухнула в постель, даже не заметив, что не выключила светильник, что так и не сняла платье. Зажмурилась, как могла крепко, зовя сон.
Сон не шел.
Уже рассвело за окном, когда дремота наползла, наконец, на глаза…
Внезапно с улицы долетел гудок машины, пронзительный в утренней тишине.
Тася подхватилась, кинулась к окну, уверенная, что сейчас увидит Дементия, который выходит из такси.
Нет, это не он. Его все еще нет.
Кому же это взбрело в голову сигналить ни свет ни заря, люди же спят, одна она…
Тася отвернулась от окна – да и замерла, глазам не веря.
В кресле сидел Шульгин.
Вернее, полулежал, нелепо улыбаясь.
Живой, здоровый – и пьяный! Пьянющий!
Как это Тася не услышала, как он вошел? Значит, все же заснула…
Фу, какой у него мерзкий вид! Рубашка измята, расстегнута, волосы всклокочены… И она еще называла его красивым?! А винищем-то несет…
И из-за этого пьяницы она мучилась всю ночь?
Злость вскипела мгновенно.
– Дементий, где ты был?
Тасе самой стало холодно от звука своего голоса, а ему хоть бы хны!
– А ты где сделала прическу? – спросил вязким голосом и покрутил рукой вокруг головы, не сразу, впрочем, найдя, где она расположена.
– Ну слава богу, заметил, наконец! – сердито воскликнула Тася. – Ты напился, что ли? Я уже и в больницы звонила, и в милицию, и в морги…
– В морги? – радостно повторил Дементий. – Это хорошо. Значит, ты волновалась, жена!
Попытался подняться… Это удалось со второй попытки. Прислонил палку к стене и потянулся к Тасе:
– Ну-ка иди-ка сюда! Ах ты, моя курица! Иди сюда!
Курица? Курица?! Да он в своем ли уме?
Стоп… А что это… Что это на воротничке его рубашки?!
– Что это? – резко спросила она.
– Х-хде? – промямлил Шульгин.
– Вот это! – Тася с силой дернула за воротничок.
Шульгин нелепо изогнулся, скосил глаза, пытаясь рассмотреть «это», а потом с радостной улыбкой сообщил:
– Помада. Она это… Проявляющаяся.
Тася растерянно моргнула. Откуда Шульгин вообще знает такие слова, как «проявляющаяся помада»?!
– Какого-то, знаешь, модного цвета, – бубнил муж. – О, вспомнил! Она сказала – цикламен.
Она сказала?! Кто?!
Кто-кто. Та женщина, с которой Шульгин провел ночь, когда Тася… Когда она тут… одна…
Тася размахнулась и хлестнула мужа по щеке. Выскочила в спальню и закрыла за собой дверь.
Ничего! Пусть теперь он спит на диванчике в гостиной!
– Это что, ревность? – промямлил ошарашенный Шульгин, держась за щеку, и улыбнулся, трезвея: – Это хорошо! Хорошо!
Повернулся к двери, подергал ее, но Тася просунула в ручку стул. Дверь не открывалась.
– Это хорошо… – промямлил Шульгин, а потом, прижавшись к двери, вдруг запел:
Скажите, девушки, подружке вашей,Что я не сплю ночей, о ней мечтая…[1]– Замолчи! – сердито крикнула Тася.
Но Шульгин не унимался. Правда, ноги его плохо держали, а язык вовсе не слушался, поэтому он продолжал речитативом, сползая на пол и перевирая слова:
Я сам хотел в любви признаться ей,Но слов я не нашел…Вздохнул:
– Не нашел…
Дойти до Тасиного диванчика он не сообразил. Да и сил уже не осталось.
Свернулся калачиком под дверью и заснул.
Палка упала рядом, словно ей было скучно стоять одной в углу.
* * *Ну вот наконец-то и произошло то, ради чего Тася – правильно угадал Шульгин! – поступила на филфак. Она стояла на лестничной площадке, у доски объявлений для студентов заочного отделения, переписывая расписание зачетов для зимней сессии, как вдруг ее словно толкнуло в сердце.
Обернулась.
По лестнице поднимались три девушки. Одна из них оживленно рассказывала:
– Девчонки, представляете, мне выпал пятый билет. Я его так боялась! Не хочется же тройбан схлопотать и без степухи остаться!
– Но ведь выкрутилась как-то, – философски