Судя по всему, был он молод и проворен: что-то особенно ловкое, почти звериное ощущалось в каждом его движении – некая вкрадчивая, опасная гибкость.
«Небось не привыкать стать грабительствовать!» – зло подумал Илья Петрович и замер под прикрытием створки, потому что пришлец тоже замер, едва перенеся ногу через перила: он вглядывался в череду окон, словно высматривал именно то, которое надобно. Чудилось, он заранее знает, куда идти, и теперь лишь определяется.
Шея его напряженно вытянулась, непокрытая голова попала в лунный луч, и высветились надменный профиль, тяжелые завитки коротких волос, полные губы. Тотчас же человек пригнулся, перескочил через перила и бесшумно понесся к самому дальнему окну.
Еще только увидев этот чеканный профиль, Илья Петрович понял, зачем и к кому явился незваный гость. Сколько таких вот профилей видел он в альбомах, сплошь исчерканных сыном там, на чужбине! Называются они римскими, профили-то. В Риме они были зарисованы, ухвачены проворным угольком Федора. В Риме, откуда сын вернулся с женой, к окну которой и стремится беззвучной кошачьей поступью этот незнакомец, – ну а ей-то, Антонелле, он знаком, конечно!
«Охальника пришибить, а потаскуху окаянную – на позор, на правеж! – мысленно распорядился Илья Петрович. – Нет, нельзя. Федьке, Федьке-то каково будет узнать, что имя свое дал он Мессалине и Далиле!»
При чем тут Далила, Илья Петрович и сам не смог бы объяснить хорошенько, однако в этот миг ему хотелось назвать сноху как можно более оскорбительным словом.
«В моем доме хахалей принимать? Италианских полюбовников? Небось этот, с профилем, гнался за Антонеллой из самого Рима, нашел, выследил, вступил в сношения… Сговор, сговор! Федька-то, выходит, на свое счастье, нынче в мастерской остался. На свое счастье, именины сорвал! А коли все сладилось бы, сейчас лежал бы в ее кровати, спал бы с ней, а тут… Вор? Нет, убийца! – Видение окровавленной, разбитой головы сына заставило ноги Ильи Петровича заплестись, он с трудом удержал равновесие. – Сговорено все, конечно, Антонелла сама и псаря подкупила, чтобы не выпустил собак, чтобы не было помехи…»
Илья Петрович, потерявшись от ярости, забыв про пистолет, понесся по галерейке что есть мочи.
Человек, уже почти достигший окон Антонеллы, обернулся, увидел преследователя, но не заметался, не кинулся опрометью к перилам – спасаться, а спокойно замер, вглядываясь в набежавшего графа.
– Кто ты? Воровать тут? Как смел? – беспорядочно зачастил Илья Петрович, не слыша сам себя из-за бьющей в виски крови.
И шагов позади себя он не услышал. Только внезапно рвануло что-то в голове, а потом черные, мрачные, с очень белыми белками, глаза незнакомца надвинулись, сделались огромными, впились во взор и душу… вытянули жизнь.
Франция, Париж, наши дни
Нынче аэропорт Шарль де Голль оказался под завязку набит русскими. С утра бушевал над Европой какой-то ураганище; в Лондоне, ходили слухи, вообще чуть ли не стихийное бедствие; Париж зацепило лишь краешком ураганного крыла, но вполне достаточно, чтобы аэропорт закрыли. Как назло, утренние рейсы были почти сплошь московские, и теперь со всех сторон слышалась возмущенная русская речь.
Соотечественники как-то сразу сбились вместе и сообща осознали, что перспективы у них, мягко говоря, безрадостны. Московские рейсы пока еще только переносили – на час, на полчаса, – однако ураган не собирался заканчиваться. Отменяли один самолет за другим: в Будапешт, Лондон, Киев, Берлин, Стокгольм, Прагу, и нетрудно было предположить, что Москву тоже вскоре закроют.
Тоня открыла сумочку и с тоской заглянула в небольшой карманчик. Там лежал билет на поезд Москва – Нижний Новгород. Число – сегодняшнее, время отправления – 23.55.
Если прямо сейчас объявят регистрацию и посадку, у нее еще останется шанс долететь до Москвы, схватить вещи с багажной ленты, домчаться до аэроэкспресса и успеть на Курский вокзал, на поезд. Но это вряд ли. Не пахнет ни регистрацией, ни тем паче посадкой. И все идет к тому, что билет пропадет.
Как взбесится Виталий! Это ведь он брал ей билет. Наверняка решит, что бывшая жена сама нарочно подстроила. И задержку рейса, и толчею в аэропорту Шарль де Голль, и сам этот тропический, азиатский ураган в цивилизованных европейских широтах. Ну а если он еще узнает, что она из Нижнего уехала на сутки позже, обманывала, тайком меняла билет, лишь бы хоть денек побыть одной, отдохнуть от беспрестанных, изматывающих бытовых хлопот, расслабиться…
Ну, расслабилась? Куда уж больше! Вот это называется – судьба… Неужели и впрямь все случившееся с ней в Нанте – это закономерный итог последнего вечера в Нижнем, той встречи, такой случайной, такой предопределенной, такой безнадежной… так жутко завершившейся!
Да ну, чепуха. Никакой связи быть не может. Это у нее затянувшийся мандраж от пережитого. А у кого бы он не затянулся, интересно знать? Кто на ее месте не озирался бы постоянно, не вздрагивал от резкого слова, не ждал бы ежечасно, ежеминутно беды? Улетая из Шереметьево, она каждое мгновение была готова к тому, что за спиной вот-вот раздастся официальный голос:
– Гражданка Ладейникова, вы задержаны по подозрению в совершении убийства в Нижнем Новгороде!
Самое смешное, что в аэропорту Шарль де Голль к ней вполне могут подойти и сказать:
– Мадам Ладейникова? Вы задержаны по подозрению в совершении убийства в Нанте. – Или начать полюбезней, все-таки мы не где-нибудь, а во Франции: – Пардон, мадам…
– Пардон, мадам!
Тоня чуть не подскочила от ужаса. Какой-то смуглый, черноокий, жутко красивый мужчина – Италия, Испания? – приветливо улыбаясь, нагнулся, поднял ее валяющийся на полу чемодан, водрузил рядом и, повторив «пардон, мадам!», пошел своей дорогой.
Ах, так он всего лишь ее чемодан уронил?..
– Ничего, – пробормотала Тоня, глядя ему вслед.
Она его где-то видела. Она его откуда-то знает…
И снова подскочила: зазвонил мобильный.
Ну, по телефону еще никого не умудрились арестовать, так что вполне можно ответить. Тем более на дисплее высветился номер бывшего мужа.
– Привет! Слушай, погоди, не говори ничего, я застряла в Париже, тут ураган, аэропорт закрыт, ничего, деньги у меня пока есть, боюсь, не успею к поезду, ты завтра меня не встречай, я сама приеду, не знаю когда, – со страшной скоростью протараторила Тоня, чтобы не дать Виталику вставить хоть слово, и, что характерно, ей это удалось: отключиться успела, не услышав от него ни ползвука.
Опять же денежки целей будут. Роуминг – штука дорогая!
Тоня убрала телефон в сумку и увидела, что тот смуглый – Италия, Испания? – поглядывает с явным интересом.
Между прочим, он здорово похож на красавчика Сережу, преподавателя из школы бальных танцев, куда