Он достал из сейфа бутылку и начал пить даже не рюмку за рюмкой, а стакан за стаканом.
Наконец он поджег письмо Германа и бросил его в пепельницу. Эх, если бы так же просто было возможно уничтожить все случившееся!
Родион ненавидел сейчас дочь – и себя тоже ненавидел. Ненавидел за то, что даже теперь готов простить… Пусть не сразу, но простить. Даже и теперь, если бы Лиля покаялась, сказала бы, что это письмо для нее ничего не значит, а радио она слушала просто так, ну, из любопытства, что ли, – даже и теперь он, конечно, закатил бы несколько скандалов, но в конце концов позволил бы этой буре утихнуть.
Значит, дочь сильней его? Собственная дочь – сильней, непримиримей? Она больше страдает за отца, чем сам он – за себя?
Раздался звонок. Родион снял трубку.
– Камышев слушает, – ответил он так официально, словно не догадывался, кто ему звонит.
– Ты все еще на работе? – спросила Лиля.
Родион расслабил узел галстука – вдруг душно стало. Как она может говорить ровно, спокойно, заботливо – будто ничего не случилось?! Или она убеждена, что буря уже пронеслась? Или она тоже считает Родиона добродушной тряпкой? Тоже презирает его?
Ну, нет… Она ошибается!
– Откуда Арефьев узнал, что Ариша – его дочь? – спросил он о том, что болело всего сильнее, что донимало непрестанно.
– Я ни слова ему не говорила! – уверяла Лиля. – Я потому про письмо тебе не говорила, что боялась, что ты рассердишься.
Так он и поверил!
– Я сегодня не приду! – с ненавистью выдохнул Родион в трубку.
– Родя, – робко позвала Лиля, но он уже бросил трубку.
Ему нужно было доказать себе, прежде всего себе, что он – не тряпка под ногами жены, которую она может то поднимать, то отбрасывать! Он должен был доказать себе, прежде всего себе, что сам решает, возвращаться ночевать домой – или ночевать в другом месте.
Телефон зазвонил снова – конечно, опять звонила Лиля, – но сейчас Родион вообще не взял трубку. Выпил еще, взял пальто и вышел из кабинета.
Он был пьян, но все же сел за руль. ГАИ все равно не остановит машину с таким номером, как у Родиона Камышева! Он – высшая городская власть, которой плевать на все порядки, установленные для каких-то там мелких сошек, одной из которых был и сам Родион – с десяток лет назад. Ну, хоть чего-то он добился за эти годы, хоть кто-то с ним считается, если не считается жена!
А там уж, куда он едет, его примут с распростертыми объятиями, в этом Родион не сомневался!
Спустя час он был около одной из хрущевок, выстроенных в окраинном микрорайоне областного центра. Поднялся на пятый этаж, поднял руку к звонку.
Здесь жила Наташа. Та самая, которая однажды так откровенно и так жадно забралась к нему в постель. В последний раз Родион был у нее лет пять назад, не меньше. С тех пор, как родилась Аришка, с тех пор, как Родион вернулся к жене, он порвал всякую связь с этой хорошенькой «комсомольской давалкой». Он ведь не был потаскуном по натуре… Вернее, был раньше – до тех пор, пока не влюбился в Лилю. Встречи с Наташей в те давние времена не столько тешили его плоть, сколько помогали убедить самого себя в том, что ему все, абсолютно все безразлично, что он вполне может обойтись и без Лили, и без ее любви. Именно за этим он снова пришел к Наташе – чтобы убедить себя…
Родион нажал на кнопку звонка.
Наташа открыла – и изумленно уставилась на него. Немедленно вспомнилось, как Родион бросил ее, как перестал приходить, как она искала с ним встреч, даже на приемы записывалась, а он передавал через секретаршу, что не примет. Вспомнила, с каким выражением секретарша Родиона передавала ей это известие… с каким всепонимающим, осуждающим выражением! Наташа злилась, плакала, обижалась, бегала за Родионом – потом перестала. У нее было немало любовников среди обкомовской номенклатуры – от них она слышала, что Камышев живет в семье, воспитывает трех дочерей, слывет примерным семьянином.
Примерный семьянин! Наташа хорошо знала цену этим семьянинам. Сколько их побывало в ее постели – и не сосчитать. С каким наслаждением и упоением «отрывались» они, приезжая в областной центр на конференции, слеты, съезды! Рано или поздно Родион тоже приедет, тоже захочет оторваться, – и тогда он сам за ней побегает.
Однако Родион приезжал в область, но отрываться не хотел, за Наташей не бегал, ну и она старалась держаться в стороне – какая-никакая, а гордость у нее была. И вот вдруг он стоит у нее на пороге, и заходит, и просит дать ему водки, и садится в кресло – и смотрит этим своим тяжелым, равнодушным взглядом, который сводит ее с ума…
– Что, не так все гладко в Датском королевстве, да? – игриво спросила Наташа, лаская босой ножкой его ногу.
– А тебе не все равно? – буркнул Родион.
– Мне все равно, – согласилась Наташа. – Лишь бы ты был со мной…
Она забралась к нему на колени – и радостно почувствовала, что сейчас-то он точно с ней, принадлежит ей… ну а что будет потом, мы еще посмотрим! И, целуя его, отдаваясь ему, она уже заранее знала, что сделает завтра.
* * *Конечно, Родион предупредил, что не придет ночевать, но все же Лиля разозлилась. За что он ее укоряет? Мало ли о чем она думала, мало ли о чем позволила себе помечтать? В конце концов, это Герман написал ей, а не она ему! Все-таки свинство так обращаться с женой. За эти годы Лиля ни разу не давала ему повода для ревности. Отвратительно так себя вести, как ведет себя Родион!
Ей пришлось кормить Аришку завтраком, и, хоть та не капризничала, но все время спрашивала, где папочка. Лиля не знала, что ответить. Кира дулась, Катерина с ехидной улыбочкой шныряла вокруг, бормоча, как пишут в пьесах, в сторону: «Остались в гордом одиночестве?» Или: «Вас давно надо было отсюда выгнать!» Или: «Такая жена отцу не нужна!»
Лиля отмалчивалась. Не в ее натуре было заводить скандалы, хотя иногда так хотелось! С другой стороны, она понимала: девчонка переживает за отца… И продолжала молчать. Ей хотелось позвонить Родиону, но при Кате это было невозможно.
Однако, едва придя на работу, Лиля принялась названивать. Трубку он не брал, а секретарша говорила сконфуженным голосом, что Родион Петрович занят и подойти к телефону не может. Именно эта ее сконфуженная интонация выдавала вранье. Понятно, Родион дал такое указание. Ну и глупо!
– Передайте Родиону Петровичу, что,