Зала была большая, но сегодня в ней собралось немало молодежи из числа приезжих, поэтому уже через час стало невероятно душно.
У золотоволосой и зеленоглазой Зинаиды не было отбоя от кавалеров. То и дело вокруг слышалось: русалка, нимфа, наяда! Она делала вид, что не обращает на восторги и комплименты внимания, но на самом деле просто купалась в них.
И все же она переоценила свои силы. Ей казалось, что она может танцевать до утра, но внезапно почувствовала непонятную усталость. Да и голова разболелась. То ли от шума, то ли все же от спертости воздуха.
Она станцевала еще один танец с высоким симпатичным кадетом, а потом незаметно выскользнула наружу.
Сразу стало понятно, откуда духота. Обычно такие яркие кавказские звезды спрятались в мутную темень туч, ветер утих и затаился. Вдалеке уже поблескивало молниями, хотя раскаты грома сюда пока не долетали.
Зинаида оглянулась. Лучше бы кто-то проводил ее. Обычно так и бывало – желающих пройтись под ручку с очаровательной девушкой прибавлялось с каждым днем, – но нынче она только передернула плечами и решительно отправилась домой одна.
Надоели эти глуповатые и легкомысленные хлыщи. Хуже только их смазливые подружки с вечной ревностью и злословием. Знали бы они, что никто из ухажеров ей по-настоящему не нужен! Она любит быть одна. Сама с собой. Сама в себе.
– Я не умею жить с людьми, – прошептала Зинаида и зашагала по тенистой тропинке к дому.
Под деревьями было еще душней. Плотная крона хранила дневной жар и сделала воздух таким горячим, что у Зинаиды зачесалось между лопатками и по спине поползла капля пота.
В ожидании грозы притихли птицы, попрятались, кто куда, осторожные люди.
Девушка прибавила шагу. Тоненькая и легкая, она двигалась почти бесшумно, перескакивая через камешки и вылезшие на поверхность толстые корни имеретинских дубов.
Тропа свернула влево. Зинаида подобрала спереди платье, готовясь к крутому подъему, как вдруг где-то впереди, прямо за поворотом, послышался короткий вскрик.
Замерев лишь на мгновение, Зинаида кинулась на звук, но в темноте ничего не разглядела. Она уже решила, что ей почудилось, но сбоку, в самой чаще каштановой рощи послышался то ли рык, то ли вздох, и, нырнув под кроны, девушка двинулась вперед, пригибаясь под толстыми ветками и отводя от лица тонкие.
Наверное, она так ничего и не увидела бы, если бы луна не выскользнула из-за туч, облив мертвенным светом ложбинку между пышными кустами бересклета.
От того, что открылось ее взору, веяло таким ужасом, что она застыла на месте, не в силах сделать ни шагу.
Вдавленная в землю, лежала, раскинув руки в стороны, обнаженная девушка, а над ней склонился кто-то серый – она не сразу поняла, что существо тоже обнажено – и бесформенный. В руке у него был нож, которым он что-то остервенело чертил на теле жертвы. Из-под лезвия по белой коже ручейками бежала темная кровь и стекала в черную землю.
И в тот миг, когда серое существо выпрямилось, отпрянув от своей жертвы, прямо над ним сверкнула молния, ее зигзаг пронзил пространство, и все содрогнулось от сильнейшего удара грома. Как будто разверзлись небеса и кто-то метнул сверкающую стрелу, метя в убийцу, но не попал, извергнув вопль отчаяния.
Серое существо вскочило и выпрямилось, как натянутая струна.
– Ну! – крикнуло оно кому-то.
Следующая вспышка осветила его ликующее в предвкушении чуда лицо, и Зинаида вздрогнула.
Это человек! Живой человек, а не восставший из ада мертвец!
Снова громыхнуло, и человек содрогнулся всем телом, подставляя небу свое странно серое тело.
И тут раздался стук копыт. Звук был такой, словно всадник находился в двух шагах.
Зинаида судорожно оглянулась, а когда снова посмотрела вперед, то увидела, как убийца большими скачками удаляется в сторону, странно нагнувшись и раскачивая длинными руками, словно…
– Серая обезьяна…
Зинаида и сама не поняла, как смогла выговорить что-то членораздельное, – губы ее не двигались, сведенные судорогой, а сознание, потрясенное увиденным, отказывалось служить.
Она привалилась к стволу и медленно сползла на землю.
В то же мгновение хлынул безумный и страшный в своем неистовстве ливень.
Лишь через два часа бесчувственное тело Зинаиды обнаружили и принесли в дом.
Она пролежала в сильнейшей лихорадке и беспамятстве неделю. Родные беспокоились, что произошедшее спровоцирует развитие чахотки, опасность которой грозила девушке с рождения, но Зинаида пришла в себя и стала поправляться.
О том, что случилось с ней, она говорить отказывалась, и близкие решили, что девушка ничего не помнит.
Но Зинаида помнила.
Каждую секунду и самый краткий миг».
Он собирался продолжить, но тут засветился экран мобильника, и прилетевшее сообщение заставило машинально закрыть файл. Не ответить было нельзя, но ему понадобилось время, чтобы вернуться в настоящее.
Сколько бы он ни читал написанное, впечатление всегда было одинаковым: он переносился на ту самую поляну, чувствовал в руке тот самый нож, вспарывающий податливую плоть, и содрогался от ожидания решающего мгновения, которое так и не наступило.
Когда же? Когда?
Бабки с характером
Разговор с Борисоглебским оставил в голове сумбур из мыслей, образов и непонятных ощущений.
Андрей давно ушел, а она все продолжала думать и удивляться.
Совершенно непостижимым образом дело о ритуальных убийствах оказалось связанным с историей столетней давности, где были зеленоглазая наяда Зинаида Гиппиус, старый Тифлис и дом Мурузи.
Вот только не выдумка ли та история? Не плод ли воображения экзальтированной девицы?
– Пойди разберись, – вслух сказала Кира, глядя, как по оконному стеклу струятся длинные нити дождя, и решила, что попробовать стоит.
Подумав еще немного и выпив пару чашек кофе, Кира набрала номер своей замечательной во всех отношениях бабушки – Гордеи Яковлевны.
Кирины родители любили дочь, но каждый по отдельности и в своем роде. Собравшись вместе, родители тут же начинали ссориться, ибо во взглядах на воспитание расходились кардинально. Мама мечтала вырастить из дочери прямо девочку-девочку, чтобы все розовое и сверху бант, а папа – своего парня, чтобы ссадины на коленках и секция бокса.
Устав от их противоречащих друг другу указаний и советов, Кира избрала спасительный вариант: во всех сложных случаях обращаться за помощью к маминой маме, которая всегда была рада приветить внучку.
– Привет тебе, любовь моя Кирюша, – весело откликнулась Гордея Яковлевна.
– Бабуль, можешь поговорить?
– Отчего же не поговорить в час ночи, – хмыкнула бабушка. – Делать-то все равно нечего.
Кира кинула взгляд на часы. Блин! Вот кретинка! Разбудила!
– Да ладно, не парься. И прекращай на людях называть меня бабулей.
– Ой, прости, бабуль! Я, кстати, одна.
– А где же соломенный человек? Сгорел на работе?
«Соломенным человеком» Гордея иногда называла Игоря, но вовсе не из-за желтых волос и бледного лица. Таким образом она демонстрировала свое неприятие его бесцветности в широком смысле слова и слабости – в глубоком.
– Он пока не может переехать в Питер, – ровным голосом ответила Кира, опасаясь, что разговор сразу свернет в