…На том конце замедленного жеста…

Белла Ахмадулина

Из замшевой черной сумки

Вы вынули длинным жестом

И выронили – платок.

Марина Цветаева

Вначале был – ЖЕСТ. Именно – ЖЕСТ. Потому что Слово – не все поймут. А ЖЕСТ – поймут все.

Замедленный. Длинный. Плавный. Резкий. Истаивающий. Завораживающий. Дающий. Обнимающий. Отнимающий. Отпускающий. Властный. Повелительный. Хлещущий. Позволяющий. Прощальный. Прощающий…

Сколько в жестах Плисецкой оттенков эмоций, настроений, переживаний! Невозможно подобрать определения для их бесконечного множества. Таких жестов, как у Майи, не было ни у кого – ни на сцене, ни в жизни. Ни у кого из других великих.

«Она всегда выделялась своей пластикой. У нее необыкновенно естественная, природная пластика: как она говорит, как жестикулирует, как она пьет чай, как она кладет себе в стакан с чаем две ложки сахара», – говорил Родион Щедрин.

Зримая музыка – достаточно банальные слова, но от многократного повторения не теряется, к счастью, их смысл. «Зачатая Музыкой», – восхищался в стихах, посвященных балерине, поэт Андрей Дементьев.

У нее вообще был идеальный абсолютный слух. На людей. На события. На время.

«Умирающий лебедь». 1990-е годы.

Фото Алексея Бражникова

Великий, незабываемый момент «Лебедя»: струящиеся руки Плисецкой…

«Умирающий лебедь». 1970-е годы.

Фото Владимира Пчёлкина. Архив Екатерины Беловой

«На гастролях в разных странах мира мне чаще всего приходилось бисировать «Лебедя» трижды. А в Испании я танцевала на «бис» четыре раза».

Плисецкая ЗВУЧАЛА своими жестами – не случайно она стала женой и Музой великого композитора. Да они не могли не встретиться. Оба – одной масти: рыжие. Оба – в веснушках. Оба – красивые. Оба – яркие. Оба – невероятно, безмерно одаренные. Оба стали народными артистами СССР – единственный случай среди артистических семей. В молодости их принимали за брата и сестру. «Вон ваш брат с букетом», – показывал в окно поезда сосед по купе, когда Плисецкая после выступ-лений в Чехословакии приехала к Щедрину в Карелию, и тот встречал ее на перроне Сортавальского вокзала со снопом полевых цветов. «Может, сама природа решила обручить нас крепче обычного?» – думала Майя. И, кстати, Щедрин впервые не увидел, а именно УСЛЫШАЛ Плисецкую – с магнитофонной кассеты, записанной музой Маяковского Лилей Брик, звучал голос балерины, поющей «Золушку» Прокофьева. Не самая легкая музыка для того, чтобы ее пропеть, но Майя делала это удивительно чисто и покорила чуткого Щедрина, что называется, с первого звука. А жесты? Они были потом, когда Щедрин пришел на спектакль «Спартак», где Плисецкая танцевала обольстительную куртизанку Эгину…

Как же толкуется это слово?

Жест (от лат. Gestus – движение тела) – некоторое действие или движение человеческого тела или его части, имеющее определенное значение или смысл, то есть являющееся знаком или символом.

Знак или символ – вот что важно.

Великий, незабываемый момент «Лебединого озера», который балерина сымпровизировала, как делала это всю жизнь: струящиеся руки Плисецкой, которым она придала волнообразные движения, когда в конце «белого» акта ее Одетта «уплывает» со сцены в кулису. Они рисуют водную рябь на поверхности заколдованного озера, едва уловимые колебания воды. А может, передают сердечный трепет, охвативший девушку-лебедя после встречи с Принцем…

«С этого ухода Плисецкая соберет урожай», – словно предсказал чей-то женский голос на репетиции. И на премьере, чего двадцатидвухлетняя дебютантка, по собственному признанию, совсем не ожидала, и на всех последующих спектаклях – а Плисецкая танцевала «Лебединое» в течение тридцати лет, с 1947 по 1977 год, и более 800 раз (перечисление столиц и городов, где балет шел с ее участием, внесло бы в текст неуместное сходство с географическим справочником), – в финале «лебединого» акта взволнованные, шумные аплодисменты публики, потрясенной гениальным исполнением балерины, сами становились музыкой, заглушая звуки оркестра…

«Умирающий лебедь». 1990-е годы.

Фото Алексея Бражникова

Великие мгновения музыки и танца.

«Умирающий лебедь». 1990-е годы.

Фото Алексея Бражникова

«Как я слышу музыку, так я ее и танцую».

Что творилось в «Метрополитен» на первом американском «Лебедином» Плисецкой в апреле 1959 года! «Мой лебединый «уход» в конце «белого» акта венчался такой овацией, что я утеряла нить музыкального сопровождения, – рассказывала Плисецкая. – Напрягала слух, замирала, но, кроме канонады аплодисментов и шквала истошных криков, ничего слышно не было. Ни одной ноты из оркестра! Я так и закончила акт лишь на внутреннем слухе».

А знаменитые поклоны Плисецкой! Когда король Испании Хуан Карлос I в 1991 году вручал Майе высший орден Испании, ответной благодарственной речью Плисецкой стали… танцевальные поклоны. Уникальные, как она сама. Все новостные программы показывали их в течение нескольких дней. Борис Мессерер назвал череду поклонов балерины после выступления «симфонией». Каждый раз она кланялась по-разному.

Реверанс восьмилетней Майи, чью выразительную пластику не смогли испортить плоские коричневые сандалии, совсем не подходившие к воздушному белому платью (их Майя очень стеснялась – но другой обуви у нее не было, достать что-либо тогда было крайне трудным делом) в конце приемного экзамена в балетное училище решил ее судьбу. «Вот эту девочку мы возьмем», – решительно заявил председатель комиссии, директор балетной школы Виктор Семенов, бывший премьер Мариинского театра. Не взять «вот эту девочку» с большим белым бантом в ярко-рыжих волосах и выразительными серо-зелеными глазами (точно такие же глаза были у ее отца, Михаила Эммануиловича Плисецкого, расстрелянного в 1938 году по ложному обвинению в шпионаже и реабилитированного «за отсутствием состава преступления» почти двадцать лет спустя, в 1956-м) было невозможно. И это было очевидным для всех.

«В старом классическом балете, даже в «Лебедином озере», руки всегда складывались вот таким сладеньким венчиком над головой. В «Лебедином озере» руки – это крылья, большие, мятущиеся, трепещущие… Но крылья свои. А не взятые у какой-нибудь балерины напрокат. Могу сказать – «плисецкий стиль» пошел по миру. Со сцены, с экрана телевизора нет-нет, да и увижу свое преломленное отражение. Поникшие кисти, «лебединые» локти, вскинутая голова, брошенный назад корпус… Я радуюсь этому. Я грущу… А грущу, потому что подражают.

Никогда в жизни я не хотела никого копировать или делать то, что было уже сделано. Никогда не стремилась никому подражать. Когда уже что-то сделано до тебя – повторять неинтересно! А если уж делать, то наоборот! Мы знали старую фотографию