пожилая дама с дрожащими руками, и в комнате, пропахшей скукой, затхлостью и пьяными слезами, обнаружилась клетка с неразлучником — он сидел, нахохлившись, на жердочке. Стоило мне увидеть его, как я поняла, что куплю попугайчика, сколько бы он ни стоил. Толстенький, желтый, с яркими алыми щечками, краснота с которых переползала на его короткую шейку, словно у диатезных детей, переевших шоколадных конфет… При моем появлении он подвинулся в сторону, как будто по-приятельски освобождая мне место рядом с собой.

— Двое их было, — сказали сзади. — Один-то помер. А этот, вишь, заскучал.

Попугайчик наклонил головку набок и смешно шаркнул лапкой по жердочке.

— Сколько он стоит? — спросила я.

— Двести.

Я обернулась к ней, и тогда она торопливо прибавила:

— И еще за клетку столько же!

Конечно, можно было поторговаться. Но мне было так невыносимо жаль его, что я отдала ей четыре сотенные бумажки, схватила клетку и, не слушая комментариев о том, чем нужно кормить попугайчика, побежала к выходу. А потом, поймав частника, поехала к ветеринару, от него — в зоомагазин, и к тому моменту, когда я вышла из машины, с трудом удерживая в руках две клетки, в каждой из которых сидело по неразлучнику, уже совсем стемнело.

Я, конечно, догадывалась, что муж разозлится… Когда он открыл дверь и увидел меня, то глаза у него стали узкие, как прорези в маске, и он рывком втащил меня в квартиру, так что одна из клеток едва не выпала у меня из рук. Попугайчики возмущенно закричали и продолжали надрываться до тех пор, пока я не поставила их на пол.

— Ты… где ты была?! Что у тебя с телефоном?!

— Батарейка села, — сказала я с идиотской улыбкой, и он едва не дал мне пощечину.

Я видела, что он взбешен: его собственная жена создала ситуацию, которую он не смог контролировать, а для него это невыносимо… Но ничего не могла с собой поделать — губы сами растягивались в улыбку. Не то чтобы я очень любила птиц — по правде говоря, у меня их раньше никогда и не было, — но мысль о том, что отныне в моем доме будут жить два пузатых желтых попугайчика с забавным названием «краснощекие неразлучники», веселила меня. Они до смешного похожи на моих родителей — такие же кругленькие, подвижные и обожающие друг друга.

— Мой хороший… ты за меня переживал! Прости, пожалуйста! Я больше так не буду, честное слово!

Он нахмурился, рассматривая меня.

— У тебя нога оцарапана. Черт возьми, где тебя носило?

Я растерянно посмотрела на собственную ногу. Действительно, царапина.

— Наверное, что-то задела в той квартире, где купила попугайчика. Ничего страшного, сейчас помажу зеленкой.

Он по-прежнему хмурился, словно не доверяя мне. Ему идет, когда он хмурится, — как ни странно, гораздо больше, чем когда смеется.

Я разулась, перенесла клетки в комнату, водрузила их на стол и обернулась к мужу:

— Смотри, какие смешные! Давай придумаем им имена, а?

Он посмотрел сначала на птичек, затем на меня, затем снова на них. Развернулся и вышел из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь. Я вздохнула и снова улыбнулась своим новым маленьким друзьям:

— Ну что, малыши, давайте обживаться?

Виктория

Когда самолет зашел на посадку, я испытала дежавю — на секунду мне показалось, что все это уже было со мной: широкое кресло бизнес-класса, мягкий оранжевый плед, укрывающий колени, слабый запах одеколона от соседа, высокого сутулого шведа, белого, как альбинос, и зеленые острова деревьев за иллюминатором. Словно внизу меня ждала не Москва, а лесная чаща, в которой по чьей-то странной прихоти должен был приземлиться наш «Боинг».

Но затем самолет качнул крылом, накренился, и я увидела город — огромный, растекшийся по поверхности земли, ощетинившийся домами разной степени уродливости. И дежавю исчезло, сменившись чем-то вроде своей противоположности: я остро ощутила, что впервые за много лет прилетаю в Москву.

Я откинулась на спинку, закрыла глаза и почувствовала, что сосед повернул голову в мою сторону и разглядывает меня с беззастенчивым любопытством. Поверьте, я знала это наверняка — как и то, что одна нейтральная реплика с моей стороны, и он тут же пригласит меня на «чашечку кофе»: не потому, что я выгляжу доступной, а потому, что он чувствует во мне существо своего круга, причем существо относительно молодое и безусловно красивое.

Это очень важно, поверьте моему опыту, — находиться рядом с человеком своего круга. Я многие годы не понимала этого и даже не верила в существование «кругов», что лишь доказывает, какой непроходимой дурой я была. Затем, по мере расширения моего ничтожного опыта (который, однако, и расширяясь, оставался ничтожным, хоть я этого не осознавала), мне пришлось признать, что круги все-таки есть. Но и тогда с упорством девочки, воспитанной на пионерских книгах, я считала, что главное в человеке — это ум, порядочность, доброта и прочие качества, которые принято называть положительными, а уж из какого он социального слоя — дело десятое. И только теперь я отчетливо вижу, что все мы крутимся на своих орбитах, и свойства нашего характера зависят от расположения планеты в гораздо большей степени, чем принято считать.

Когда-то давным-давно, около десяти тысяч лет назад, одна очень умная немолодая дама сказала мне о прекрасной юной паре: «Эти люди совсем недолго пробудут вместе». Они казались любящими друг друга, и оттого я возмутилась и потребовала объяснений. Дама снизошла до меня, хотя это было то время, когда окружающие считали излишним что-то объяснять женщине с таким умом и знанием жизни, как у меня, дабы не тратить времени попусту. «Они смотрят друг на друга, — сказала она. — А должны смотреть в одну сторону». «Но тогда кто-то один обязательно станет таращиться в затылок другому!» — в запальчивости возразила я, и она рассмеялась: «Бедная девочка… Им ведь не обязательно поворачивать голову направо или налево, правда? Они могут стоять рядом и смотреть вперед. Но для этого нужно, чтобы они были похожими».

Так вот, с белобрысым шведом, моим соседом, мы были похожи. Разумеется, не внешне. Для подтверждения собственной правоты я быстро открыла глаза и уставилась на него. Он рассматривал меня — как и ожидалось! — и к его чести следует добавить, что изрядно смутился, будучи пойманным за этим занятием.

В другое время, возможно, я бы даже заинтересовалась им — люблю некрасивых и при этом значительных мужчин, — но в Москве меня ждало важное дело. Я сказала «важное»? Господи, конечно, нет! Слово «важное» не просто не подходит — оно звучит смехотворно применительно к тому,