– Молодой человек, наслышан о ваших успехах, давно наслышан! Но, скажите, мой дорогой, как можно в ваши годы прозябать в чужой стране, когда на Родине такие потрясающие перемены? Как где, в Петербурге, конечно, то есть, пардон, в Петрограде. В частности, год назад на базе организованного вашим покорным слугой физико-технического отдела создан институт. Да-да, Государственный физико-технический рентгенологический институт. И нам позарез нужны грамотные математики! Конечно, пока в стране много трудностей, но какие перспективы, какой простор для ученого! Кстати, вы хотя бы знаете, что нет больше черты оседлости, религиозных браков и прочих дикостей? Вам и вашей жене будет предоставлено жилье в Петрограде, об этом я лично позабочусь.
Через десять дней они уехали в незнакомый прекрасный Петроград, и этот город с его превысившими все ожидания дворцами, мостами и проспектами, набережными и оградой Летнего сада стал для скромной Беаты утешением и любовью на всю ее оставшуюся долгую жизнь. Да, особенно ограда, роскошная невозможной красоты и строгости кованая решетка, придуманная немцем-архитектором Фельтеном для другой немки, блистательной великой российской императрицы.
Я к розам хочу, в тот единственный сад, где лучшая в мире стоит из оград. Именно после этих стихов Беата так полюбила Ахматову и передала свое восхищение и поклонение обеим дочкам.
Как и обещал Абрам Федорович, профессору Шнайдеру сразу предоставили собственную квартиру, правда, без ванной и на чердаке, но совершенно отдельную, из двух комнат и просторной кухни с умывальником. Самюэль тут же начал работать в новом институте. И даже ни разу не возник вопрос с документами и национальностью Беаты! Благодаря одинаковой фамилии их везде принимали за супругов, ее даже записали еврейским именем Бетти, что значит любящая Бога. А вероисповедание вовсе не имело значения, его не записывали в паспорте!
На этом Мусина книга заканчивалась. Дальше начиналась реальная жизнь ее семьи, где и она, и мама, и Ася твердо знали, что впереди Самюэля Шнайдера ждут новые достижения и победы.
Конечно, ни Муся, ни десятилетняя Аська не могли понимать, что происходит в жизни страны, откуда появилась и стала нарастать всеобщая подозрительность. Даже в любимых книгах Аркадия Гайдара неведомые враги то и дело пытались навредить советской Родине и убивали солнечного мальчика Альку, как убили всеми любимого Сергея Мироновича Кирова. И Муся в самых тайных мечтах выслеживала таинственного предателя, бросалась ему наперерез и спасала Альку в самую последнюю минуту. Несусветная глупость, потому что она даже дворника смертельно боялась. Самое ужасное, что папа тоже многого боялся. Муся давно заметила, что папа боится писем, разговоров с соседями, незнакомых людей в подъезде и особенно звонков в дверь. В один ненастный осенний день он собрал и сжег в новой ванне почти все свои немецкие тетради. Девочкам строго-настрого запретили рассказывать и даже друг с другом упоминать, что родители когда-то жили в Германии. И никакой бабушки Марии, никакой тети Миццы с сыновьями! Аська даже раплакалась, потому что давно мечтала, что бабушка приедет в гости и привезет им такие же чудесные игрушки, как у мамы на этажерке. Мама к тому времени прекрасно выучила русский язык и устроилась работать в папин институт радиологии в библиотечный отдел, по вечерам они с папой что-то шепотом обсуждали на немецком, и все чаще звучало слово «фестгеномен», как будто Муся не понимала, что это значит арестован.
Нет, это она позже вспомнила и связала в одно целое папины переживания и репрессии в его институте, а тогда намного больше волновали отметки и отношения с подругами. Ей исполнилось четырнадцать лет, как снежный ком нарастали новые события – экзамены, вступление в комсомол, мимолетная, как сон, и такая же нереальная влюбленность в учителя физики. Какое счастье, что никто не заметил и не догадался, а ведь она серьезно переживала и даже хотела написать учителю письмо. Вот дуреха!
Через много-много лет прочла у Цветаевой: «Пустое место всякой первой любви». Как ни странно, Цветаева писала о Марии Мироновой, героине «Капитанской дочки». В 1937-м вся страна отмечала сто лет со дня гибели великого поэта, а через год, в восьмом классе, они проходили прозу Пушкина, и Мусе как раз очень понравилась Мария, милая и доверчивая девушка. Пусть в восемнадцать лет она пережила страшно много горя – смерть родителей, разруху, клевету, но зато встретила самое главное – прекрасную единственную любовь на всю жизнь. Мусю вдруг неприятно задела строчка Цветаевой. Но, честно говоря, она не перечитывала «Капитанскую дочку» с того самого восьмого класса, может, что-то и упустила.
Училась Муся легко и очень успешно, даже четверки редко получала, но отдельное место в ее интересах занимала филармония. Существовал специальный школьный абонемент, по которому раз в месяц они ходили с подругами, и каждый раз Муся казалась себе принцессой в сказочном дворце с колоннами и неописуемой красоты люстрами. И хотя оба ее родителя любили классическую музыку и начали водить их с Аськой на концерты еще дошкольницами, но совсем другое дело, когда ты идешь с девочками из класса, взрослая и самостоятельная, в синей отглаженной юбке и с новыми белыми лентами в туго заплетенных косах.
Если бы у нее дома было зеркало, Муся бы давно увидела и поняла, как ей не идут косы – лицо становилось совсем узким, нос торчал, на лбу краснели позорные болезненные прыщи. Нет бы сделать стрижку с челкой, освободить пышные кудрявые волосы. Юбка в складку – того хуже: топорщилась и расходилась на округлившихся бедрах, нужно было ее заузить и удлинить, тогда бы не услышала однажды от парня на улице гадкое слово «толстожопая». Но она, дура, чувствовала себя вполне красивой и нарядной, тихо завидовала девочкам, у которых уже начинались первые школьные романы и с воодушевлением ждала своей очереди. Своего Петрушу Гринёва. Светлыми призрачными ленинградскими ночами, сквозь полусон-полуявь Муся представляла юного Петрушу, невинно осужденного, в порванной белой рубашке, с глубокой раной на щеке. Она бережно омывала рану чистым платком, целовала в запекшиеся губы, прижимала к груди кудрявую голову, и его глаза, огромные прекрасные глаза смотрели на Мусю с признанием и восторгом.
А тем временем арестовали папиного коллегу, начальника отдела, потом еще нескольких ученых-радиологов, ужас незримо витал в их доме, и однажды утром папа не смог встать с постели из-за сильной боли в лопатках, которая почему-то отдавала в шею. Мама страшно заволновалась, и они вместо работы пошли к районному врачу, но та даже не потрудилась направить на кардиограмму:
– Разбаловалась наша интеллигенция! Чуть что – на службу не идем, а ведь ни температуры у вас нет, товарищ Шнайдер, ни кашля, что прикажете писать в карточке? И больничный не могу дать, нет оснований. Ну так и быть,