— Ой, — чуть вздрогнув, сказала Юля, открыв глаза, посмотрела на Леку, а та с серьезным лицом что-то вырисовывала ей на животе.
— Что это? — спросила она у Юли.
— Круг.
— Нет, подумай, — и девочка еще раз нарисовала фигуру на животе.
— Колобок.
— Да какой тебе колобок, ну же…
— Бублик. Нет, Копатыч из «Смешариков».
— Точно, — обрадовалась Лека и шлепнула Юлю по животу.
— Ай! — возмутилась девочка.
— А это что?
Они так лежали на мелководье и друг другу рисовали всякие фигурки и слова. Кто лежал, тот должен был отгадать. К обеду съели колбасу и все яблоки, запили газировкой, сразу потянуло на сон. Девочки растянулись под ивой и сладко задремали.
«Что это было?» — еще окончательно не проснувшись, спросила себя Юля. Что-то теплое, щекочущее, вроде знакомое и в то же время нет. Она услышала, как где-то в камышах пиликала птица, где в поле, за рекой, во всю стрекочут кузнечики. «Ой». Опять это ощущение. Юля нехотя открыла глаза и посмотрела на листву, что качалась над головой.
Кто-то очень осторожно прикоснулся к ней. Юля повернула голову. Легкий импульс в груди и этот щелчок в мозгу, словно рубильник, то включался, то выключался. Она вздрогнула, чуть напряглась, но уже через секунду тело снова обмякло.
Лека нагнулась и, осторожно прикасаясь пальчиком, водила им по ее соску. «Что это?» — промелькнула мысль, девочка чуть улыбнулась, дотронулась до коленки Леки, та сразу посмотрела ей в глаза.
— Смотри как интересно, — сказала она. — Он у тебя твердый, — Юля не ответила, а только подняла голову и посмотрела на сосок, что чуть выпирал вверх.
Уже как года два она заметила изменения в своей груди. Сперва тягучее, немного покалывающее состояние, а после он как ягодка взял и появился. Сосок стал сжиматься и выпирать вперед. За этим последовала стеснительность, словно у нее и правда грудь, а не этот прыщик. И все же Юле было интересно рассматривать его в зеркале. Он рос как-то уж слишком медленно, вот у Верки, у той уже о-го-го, как говорили мальчишки, персик.
Лека коснулась соска, еле уловимая волна в груди и это состояние неги, когда ты вот-вот проснешься и готова потянуться.
— Ты что делаешь? — спросила она Леку.
— А у меня не такой, плоский и мягкий, — она села, повела плечами. — Сядь, — приказала Лека, и Юля села, ее сосок сразу преобразился и появился небольшой треугольник, который стал выпирать вперед. — Здорово.
Юля не знала, что сказать. Ей вроде бы даже нравилось, как он торчит, а может и нет, сама еще не разобралась в этом.
Все эти дни они только и делали, что купались, запекали в углях картошку, жарили хлебцы и просто читали. Лека принесла из дома старые юбки, ее мама разрешила делать с ними что угодно. Они их укоротили, а после порезали на тоненькие тесемки и те стали похожи на набедренные повязки, что носят индейцы. В волосы девочки вплели бусинки, а на шею надели ожерелья из пуговиц и новогодних колокольчиков.
Их маленькая берлога под ивой превратилась в индейское стойбище. Они даже принесли удочки, и когда становилось скучно, садились на коряги и ловили рыбу.
— Лежи тихо, — уверенно сказала Лека. Юля и не хотела шевелиться, устала плавать. Она смотрела на подружку, как та осторожно подкралась и, наклонившись над ней, очень осторожно коснулась губами ее губ.
— Ты че…
— Молчи, — попросила ее Лека и опять повторила попытку поцеловать. Но губы не слушались, словно онемели.
— А ты целовалась? — не выдержав эксперимента, спросила Юля.
— А… — как бы отмахнувшись, сказала Лека. — Было дело, с Витькой, но он слюнявый. Я еще раз попробую, — Юля не возражала и приготовилась. — Расслабь губы. Ирка, сестра Вовки, говорит, что губы должны быть мягкими словно…
— Вареники…
— А при чем тут вареники?
— Мягкие как вареники…
— Нет, наверное, как… — Лека призадумалась, ища в своей голове сравнение. — Не знаю, в общем, должны быть мягкими. Тебе понятно.
Юля кивнула, несколько раз сжала губы, потом вытянула их вперед и сипло прошептала:
— Все, я готова.
Лека тут же нагнулась и коснулась своими губами, замерла и, заморгав глазами, села обратно.
— Ты что ела?
— Картошку.
— Нет, до этого.
— Это… утром холодок…
— Точно. Так и знала, мятный такой…
— Ага.
— А у меня дома гематогенка есть, завтра возьму.
— Ладно, не шевелись, — опять приказала Лека, тут же нагнулась вперед и сразу поцеловала подружку.
Это был просто эксперимент, понять, зачем взрослые целуются, да еще глаза закатывают, а потом чавкают и голову наклоняют. Юля думала, не мешает ли нос, но когда Лека целовала, она забыла про него, просто что-то чувствовала, но что, не могла даже понять. Вот что-то и все.
Лариса внимательно слушала рассказ Юли, чуть вздыхала, прижимала руку к груди и думала о чем-то своем. Девушки еще долго сидели в кафе, и каждая делилась своими маленькими тайнами.
Можно я тебя поцелую[3]
Юноша ковырялся с древним видеомагнитофоном. Он пытался заставить его работать. Тогда может удастся посмотреть кассеты, которые скопились в коробке. Он мало что понимал в схемах, электроника для него — это мир магии. Юноша просто шаг за шагом проверял контакты.
— Слушай, — отвлекла его старшая сестра. Она осторожно присела на стул, который чуть покачивался, потому что ножка вечно выпадывала. — Ты меня слышишь?
— Слышу, — нехотя ответил юноша и, не поднимая головы, что-то покрутил отверткой.
— Можно я тебя поцелую?
— Целуй, — не придав значения словам, ответил он.
Девушка удивленно заморгала, она ожидала отказа, возмущения, но… Марина растерялась и, выпрямившись, робко коснулась руки брата.
— Ну что?… — пробормотал он и закрыл крышкой корпус. — Ну, вроде должен заработать. Попробуем?
— Так могу?
— Да, заработает, — утвердительно сказал Вадим.
— Нет, я не об этом, могу поцеловать тебя?
— Что? — он удивился словам и с подозрением посмотрел на сестру.
Она вот уже как полгода сходит с ума по Артему. Парень он ничего, вежливый, не то что Генка, ее бывший. Тот был придурком, курил и оберегал свои белые футболки, словно нет ничего более драгоценного в мире. А этот, ее новый, и правда был ничего, можно даже поболтать. Хотя какое ему дело, с кем хочет, с тем пусть и чмокается, лишь бы не доставала.
Иногда Марина пела от счастья, а он из своей комнаты кричал, чтобы заткнулась. Тогда она врывалась к нему, пара подзатыльников успокаивали Вадима. Но он ворчал и при малейшем случае пытался запустить в нее книгой. Маринка — отличная сестра. Если что, не только наподдает, но и защитит, ведь на то и старшая. Но в последнее время она раскисла, стала какой-то мягкой, это все ее любовь.
Если приходил Артем, Вадим забивался в свою комнату, закрывал дверь, не хотел никого пускать в свой