Голову запрокинула о ствол тополя.

Это странное чувство…

И не женщина, и не мужчина… воин я. Я сегодня первый раз напала на других сама. Победила. Победила не всех. Вроде б должна чувствовать торжество победы, но… страшно было! Так страшно было! И не скажешь никому, не расскажешь никому… никому моя боль и счастье моё не нужно!

Расплакалась, обхватив колени. Тихо-тихо, закусив губу. Дурнело немного от запаха крови. Или от моего быстрого бега. Мышцы болели. Тело саднило. Но я справилась. Я… победила!

И… где бы я сейчас была, если бы не его уроки?.. Даже если никогда больше я не увижу Григория, всё равно он что-то сделал из этого слабого, усталого тела. Из той, что проходила мимо насмешников, молча кусая губу. Или сбегала испуганной мышкой от веника. Я… могу быть теперь сильнее? Или уже стала сильной?.. Но… я искалечила кого-то и кого-то убила. Хотя… они не пощадили ту вдову, едва не раздели. А, может, раздели бы, не посмотрев на снег на волосах.

Смотрела на лес передо мной, берёзовый в основном, да кое-где – дубовый. Невидяще смотрела, забыв насколько-то о времени. Странный такой лес. Странный такой день. День моей первой победы. И я… справилась сама. Хотя… если б не та вдова…

К дороге я не вернулась. Пошла вглубь Памятной рощи, боясь попадаться тем разбойникам, которые могли выжить. С собой унесла копьё. Не решилась сломать ветку у здешних деревьев, не решилась погубить молодого деревца ради себя. Тихо повторяя:

«Заслони меня, Лес! Не выдавай меня им!»

Глупые сказки, что лес бывает разумным. Просто… он в это верил. Просто… мне это почему-то припомнилось.

Где-то уже за полдень, забрезжили между стволов поле и деревня. Чахлые травинки да дома… непривычно светлые. Недавно построенные. Словно… по-новому выстроенная деревня.

У низкой рябины, на коленях стоя, шептала девочка двенадцати лет, ствол наглаживая. На тонкой ветке, над головой, на ленте с золотыми нитями болталось свежее глиняное овальное блюдечко.

– Братика сбереги, братика сбереги… он у Мстислава служит.

Я замерла, ею любуясь. Милая, русоволосая девочка. В глазах – надежда. В сказки она ещё верит.

Парнишка пятнадцати лет вышел из-за кустов беззвучно. Я напряжённо застыла.

Он подкрался к девчонке, гаденько улыбаясь, цапнул за юбку…

– Пусти! – она отчаянно дёрнулась.

– А никто не услышит! Что захочу, то и сделаю!

Кровь в венах вскипела. Развернула копьё сломанное концом без ножа, да метнула подонку в голову. Вскрикнув, мерзавец упал. Замер беззвучно.

Девочка в ужасе обернулась. Женщину приметив, да со вторым обломком палки, с облегчением вздохнула.

– Давно пристаёт? – проворчала я.

– Три года уже, – опустила потерянно глаза.

Мне терпеть скотов и подлецов надоело уже. Сдёрнула ленту с косы, руки ему связала накрепко. Не очнулся. Девочка робко рукою у ноздрей насильника провела, выдохнула с облегчением.

– Дышит! – нахмурила соболиные бровки, пояснила уныло: – У него папа – староста наш.

– И никто его не бил… – вздохнула. – За тебя?

– Да кто ж его побьёт-то? – губу уныло закусила. – У меня папа с войны вернулся без ноги. Деревянную сам себе придумал, да только немного ходит. Не угонится за этим.

– А братья, дяди…

– А никто больше не вернулся. Мама с горя – как про третьего братика узнала – за Грань перешла. Упала и не встала.

– А братик тот…

– Тсс! – трагичное. – Это мой любимый, из другой деревни. Но он не слышал никогда… он сейчас у Мстислава служит. Четырнадцать ему!

В общем, этому шельмецу уши отодрать и намять бока некому.

– А этот… – покосилась с ненавистью. – Этот гордый. У него отец не ходил на войну. Старостою в том году выбрали.

Идея родилась мгновенно. Раз уж связан этот… нет, надо отойти, за спиною встать, чтобы ничего не видел.

Оглянулась на селение, видимое в просветы между деревьев. Никого вроде не видно. Только коровы в стороне мычат. Маленький такой, сиротливый хор. Да коза где-то блеет, жалобно, напугано. Обижают что ли мелкие мальчишки?

Девочка, глаза ладошками закрыв, отвернулась стыдливо. Я второпях скинула платье целое, подаренное алхимиками, скинула драное, что было под ним. Безрукавку проклятой тёти. Влезла в целое, оправила. На дома и заборы оглянулась. Тихо-тихо. Никто не выходит в Памятную рощу.

Мелкий сраль дышал тихо-тихо, но был живой. В сознание не приходил. Я его стала в женское платье запихивать, драное и грязное. Девочка сначала робко подглядела между пальцев, потом присела рядом, помогать.

– Скажем, злые разбойники напали, да? – спросила тихо-тихо, глазки блестели уже с надеждою. – Они тут иногда ходят. Скотину воруют у нас. У вдовы с Лысегорья всю скотину украли, порезал и украли. Только пятна крови нашли. Она долго рыдала.

Мы запихнули мальчишку в женское платье, к дереву толстому примотали, с извинением ободрав ленты с женских деревьев. Те вроде должны понять-то? Девочка, торопливо проверяя помногу раз, волосы ему, чуть ниже лопаток сходившие, в косы заплела и перевязала травинками. Я землёю нашкрябала на платье, косо и криво, но меня немного Григорий учил: «Хам, срамивший тишину Памятной рощи».

– Напиши ещё: злые разбойники, – девочка зашептала, отойдя.

Ухмыльнувшись, приписала, на щеке ему: «Разбойники».

– А тебя как зовут-то? – бодро спросила спасённая. – Я за тебя посажу чего-нибудь. Тут.

Дома нету и мамы нету. Да вспоминать прошлую жизнь, напоминать о себе не хотелось. Всё равно Григорий разыскивать меня не будет.

«Злая Светлана» приписала я на подоле. Как б душа у меня светлая-то. И вообще я – не я и лошадь не моя.

Отступила, довольно отирая руки, одна об другую, от глинистой земли.

– Осторожнее надо быть, – сзади сказали. – Тут всё-таки разбойники ходят.

Мужчина с лицом в четырёх шрамах, на деревянной ноге.

– Папа! – кинулась обнимать его за пояс девочка, вконец всё объясняя.

– Говорил же: не ходи одна! – он её легонько щёлкнул по носу. – Я уж ждал, ждал, извёлся… – на осрамлённого парнишку покосился, ухмыльнулся краешками губ. Меня за собою пальцем поманил, да пошёл так, чтобы в деревню идти из-за спины связанного, чтобы он нас не разглядел.

Помедлив, я прошла за ними немного, подобрав своё оружие. Не хотелось идти за мужиком, да девчонка что-то сильно хотела мне сказать, по мордашке судя. Поблагодарить что ли. Но при связанном нельзя: его поймали да осрамили злые разбойники.

– Мы тебя накормим, – сказала девочка у деревни.

– За помощь моей пищухе еду в дорогу дам, починю копьё, – сказал серьёзно мужчина, – но долго тебе у нас оставаться нельзя: этого найдут и вой поднимут.

– Сразу уйду.

– Хоть копьё в дорогу новое нарежу. Я кузнец тутошний. А пищуха соберёт еды в дорогу. Всё-таки дочурку от этого паскудника защитила.

Неохотно, но согласилась.

Кузня была в сторонке, чтобы огнём деревню не спалила, в случае чего. Скотин почти не мычало, никто не блеял. Девушка выглянула, молодая, украдкою.

– Надо б еды собрать! Спасительнице в дорогу! – девчонка рванулась к ней.

Сестрою не назвала, да на