Анина тихая красота требовала неспешности, приглядки и внимания. И хотя лоб у нее был чуть поменьше, чем у знаменитой актрисы Натальи Белохвостиковой, но и такого вполне хватало, чтобы каждый потенциальный ухажер мог отчетливо увидеть, что перед ним интеллектуалка и отличница по жизни, и благоразумно отступить в сторону, давая дорогу более смелым претендентам на общение.
На ее лице за строгими стеклами очков в крупной темной оправе можно было прочитать все, что угодно, только не легкодоступность. Весь ее вид говорил о возможности только серьезных отношений, и это в равной степени отпугивало от нее особей мужского пола, как молодых, так и постарше, чаще стремившихся как раз к несерьезным отношениям, чем наоборот.
Сама она эту ситуацию воспринимала как нормальную и даже напротив – начинала испытывать беспокойство и дискомфорт, стоило кому-либо обратить на нее внимание.
Итак, как уже было сказано выше, Анна впала в депрессию, время от времени случавшуюся с ней, как, впрочем, с любым творческим человеком, но на этот раз затянувшуюся. И в начале мая Надя, одна из двух ее лучших подруг, бросилась спасать ее из этой трясины.
Не будем кривить душой, и скажем прямо, что Надежда и сама преследовала определенную цель. А именно: вырваться из поднадоевшего быта, на время отдохнуть от занудного педанта-мужа и двух дочерей подросткового возраста, общение с которыми за последний год попортило ей немало крови. Но, так или иначе, ее целям было по пути с Аниными, и это главное.
В роли антидепрессанта, по твердому убеждению подруги, должно было выступить путешествие в Прагу. И тут, обычно покладистая Анна, заупрямилась. За 15 лет своего писательства она объездила полмира, но в Чехии никогда не была, и не рвалась туда. Сохранив не самые лучшие воспоминания о времени постройки светлого коммунистического будущего в СССР, Анна заодно, без особой на то причины, недолюбливала и все страны бывшего социалистического блока, и принципиально старалась их избегать, если была такая возможность. И уж тем более не планировала проводить отпуск в одной из них.
– Надь, я не хочу в Чехию, – недовольно хмурясь, сказала она. – Давай куда-нибудь в другое место. Земля же большая.
Надя даже бровью не повела.
– Еще чего? И думать забудь отпираться, – безапелляционно отрезала она. – Зачем нам в другое? Почему не туда? Чем это тебе Чехия не угодила? Прекрасная, между прочим, страна. Мы с Женькой моим два раза ездили.
– Ну и пусть будет прекрасная, только как-нибудь без меня. Хочешь, так опять с ним поезжай, а меня не трогай.
– Анька, не вредничай. Ты там не была, вот съездишь, посмотришь, тогда и будешь знать наверняка.
– Да не хочу я ничего знать, – вяло отбивалась Анна, – не люблю я весь этот социализм, даже бывший.
– Да какой нафиг социализм? Там давно им и не пахнет! Тем более, что они его не особенно-то и хотели. Говорят теперь, что это мы им его насадили.
– Ну, вот видишь? Нас во всем обвиняют. Значит, там русских не любят. Я туда не хочу.
– Не выдумывай, мы сами себя не любим. И кто вообще наговорил тебе такую чушь? Анька, ты мыслишь уже как старая кошелка. Едем в Прагу и баста! Я уже заказала нам тур на две недели.
– Ну, На-а-а-адь!
– Никаких «на-а-адь», тем более что… – Надя торжественно подняла вверх указательный палец, готовясь предъявить последний аргумент, после которого, она ни секунды не сомневалась, вся Анина защита должна была окончательно рухнуть, – тем более что в Прагу приедет Юлька и проведет с нами часть своего отпуска. Две недели втроем! Представляешь! Что ты на это скажешь, нытик, а?
Юля и была той самой второй лучшей подругой, с которой, как и с Надей, Анна дружила чуть ли не с младенчества. Юля вышла замуж за немца, родила мальчиков-близнецов, преподавала на кафедре иностранных языков русский язык и практически безвылазно жила в Гамбурге.
Они собирались все вместе, втроем, крайне редко в силу их общей занятости. Когда-то они жили в одном доме, ходили в один детский сад, учились в одной школе, затем одновременно окончили иняз, правда, по разным специальностям. И это счастливое обстоятельство только укрепило их дружбу, ибо никогда не делало их конкурентками.
Давным-давно, в бытность их студентками, прозрачными от постоянного недоедания, недосыпания и перегрузок, они строили далеко идущие амбиционные планы об успешной карьере, насыщенной интересной жизни, путешествиях, славе и материальном достатке. Теперь, реализовав свои планы даже с профитом, они имели в избытке всего, о чем прежде только мечтали. Всего, кроме времени. Стоимость этого сокровища, по иронии судьбы, юность понимает лишь тогда, когда теряет, а до тех пор с легкостью и беззаботностью транжирит, швыряя направо и налево дни и минуты.
– Юлька?! Приедет в Прагу? Не может быть! – радостно всполошилась Анна.
– Может и будет! – торжествующе заверила ее Надя. – Ты меня слушай и все будет!
– Что же ты раньше не сказала-то, Надюш? Боже мой, как же это здорово! Ну, наконец-то, ведь целый год не виделись! Юлька, Юлечка… Ну, конечно, едем, хоть куда. Хоть в твою Прагу, мне теперь все равно, везде будет хорошо.
Надя ликовала.
– Ну, что я тебе говорила? В Праге не может быть плохо, в Праге может быть только хорошо! Понимаешь?
Таким образом, вопрос о поездке был решен.
***Все дни перед отъездом они с упоением посвятили «шмоткингу», как называла Надя, с легкой руки своих дочерей, походы по магазинам. Покупали новые платья, кофточки, сарафаны, сандалии и даже зачем-то купальники, словно ехали не в Чехию, а в Таиланд.
Надин муж вез их в аэропорт, заботливо и, как всегда, несколько нудновато инструктируя жену, а заодно и Анну, о правилах поведения за границей. И делал это с таким тщанием и подробностью, словно она была ребенком и впервые одна, без родителей уезжала далеко от дома. Зная Евгения не первый день, Анна на 200 процентов была уверена, что все эти инструкции он уже озвучивал дома и, возможно, не единожды. Кажется, другая бы на ее месте справедливо возроптала, но не Надежда. Она мудро считала, что основой семейной жизни в первую очередь является терпение, и никогда не пререкалась со своей второй половиной, а научилась так умело выходить из ситуации, чтобы и мужу угодить и самой не озвереть от его занудства.
– Прогресс на службе человечеству форевер, – со смехом шепнула она Анне, как только они устроились на заднем сидении, – Бери скорее, пока Женька не видит, а иначе придется слушать его инструкции до самого Шереметьева, – и протянула крошечный наушник на тонком проводке, а второй такой же незаметно вставила