Если днем и еще пару минут назад похоть топила, то сейчас другие чувства рвут душу: тоска безмерная, нежность блядская, боль адская.
Обнять ее хочу. Зверски. Стиснуть так, чтобы кости затрещали. Забрать все, что есть, и свое отдать. И это тревожит гораздо сильнее похоти. С этим я не знаю, что делать. Здесь, на гражданке, я не умею с таким справляться! Особенно, когда она рядом маячит.
Знаю ведь, что обмен не будет равнозначным. Знаю…
– Я должен ехать. Меня ждут, – минимум слов, чтобы не рвануло наружу все то жгучее, уродливое, настоящее.
– Почему, Ярик?
Зачем так называет?! На хрена столько запретных чувств поднимает?
– Просто мне не нужно.
– Я не верю… Не верю… – зажмуривается и мотает головой. Успеваю перевести дыхание, как вновь припечатывает взглядом. – Ярик… Ярик… – имя мое едва слышно шепчет – грудь безумными импульсами простреливает. – Что мне сделать, чтобы тебя вернуть? Что? Просто скажи! Пожалуйста…
– Мне пора, – намеренно тоном остужаю.
И пока Маруся примиряется, подыскивая новую тактику, чтобы проломить мне ребра, по широкой дуге ее обхожу. Едва очутившись в своем дворе, заскакиваю в машину и уезжаю.
7
Мария
Как он может?
Неужели перегорел? Забыл? Не нужно? Осколки не собрать?
Думаю об этом остаток вечера. Даже на плановую пробежку не выбираюсь. Без того на износе. Не знаю, как хватает сил сиюсекундно не расплакаться. Убираю со стола, загружаю посудомоечную машину, навожу в кухне идеальный порядок. Выполняю рутинные действия под неуемный гул мыслей. Все они горячие и сухие. Выжигают мне мозг.
Эмоции удается усмирить. Но надолго ли? Копошатся, тесно сплетаются, пульсируют и искрят. Страшно представить, что из этого получится. Ищу пути, куда все это безболезненно выплеснуть. Только ничего толкового на ум не приходит.
Пожелав маме с папой доброй ночи, проверяю Десси и поднимаюсь к себе. В привычном темпе и с устоявшейся последовательностью завершаю день. Принимаю душ, сушу волосы, чищу зубы, подбираю одежду на завтра, около получаса листаю конспект и, наконец, забираюсь с книжкой под одеяло. Вот только тряска в груди не стихает.
Примерно в половине десятого, когда я, потеряв надежду втянуться в закрученный детективный сюжет, откладываю книгу на тумбочку, звонит телефон.
– Привет, Ань, – машинально здороваюсь, хотя виделись с подругой днем.
– Ты в курсе?
Сердце бесконтрольно ускоряет ход. Но я все же уточняю:
– Чего?
– Град вернулся!
Направляя взгляд в потолок, практически в одну точку смотрю. Вынуждаю себя моргать, хоть и получается заторможенно.
– Да, в курсе, – горжусь тем, как эта фраза удается. Дальше нужно просто ровно дышать. Не допустить, чтобы дыхание сбилось. – А ты откуда знаешь?
– Пипец! – как всегда эмоционально восклицает Бусманова. – Мы с Женей у Руслика. Он только что вошел. Почему ты мне ничего не сказала?
– Потому что не хотела об этом говорить.
Когда-то я слишком многим о нем рассказывала. Это не помогло. Сейчас в таком состоянии, что лучше все внутри оставить.
– Я же сразу заметила, что ты сегодня какая-то странная! Спросила тебя, а ты… Конспиратор, блин!
– Ань, давай оставим эту тему… Не сейчас.
И никогда.
Все. Точка.
– Титова, ты хоть представляешь, сколько тут баб? Холостых и голодных! Дома сидишь? Ну-ну! У меня культурных слов нет!
– Аня, перестань сейчас же. Тебе там заняться нечем?
Безусловно, ее посыл не может не взвинтить нервы. Сходу до опасных пределов!
– Мне-то есть! Очень даже… Тут Овсянникова, сама понимаешь… И Катаман! Это я тебе только тех, кто по твоему Градскому кипятком лил, назвала. – Знаю, что не со зла по живому режет, и все равно злюсь. И страдаю. Грудь будто огнем опаляет. Каждый нерв болью поражает. – Кроме того, есть парочка залетных, но, судя по глазам, крайне заинтересованных…
Ну и пусть!
Ярик не станет. Не сейчас. Хоть он и сказал так… Чувствую неожиданную уверенность, что не все еще между нами выяснено. Не конец это. Просто ему тоже тяжело.
Я же вижу, как смотрит.
Слезы прорываются и соскальзывают по щекам, но это не боль. Это надежда.
Да, все получится! Завтра я пойду к нему снова… Нет, завтра не пойду. Дам время остыть. Послезавтра. Больше я не выдержу!
– Алло? Маш? Ты меня слышишь?
С дрожью перевожу дыхание.
– Да, слышу. Спать хочу. Давай закругляться.
– Какой спать? А давай ты приедешь? Сейчас.
Должна признать, я колеблюсь. На миг допускаю такую вероятность, даже учитывая то, что ненавижу ночные вылазки.
– Нет.
– Жалеть же будешь…
– Ань, все, – решительно останавливаю подругу. – Я устала. Давай завтра поговорим, ок?
– Как знаешь.
Слышу, что расстроилась.
– Всем привет передавай.
– Хорошо, – вздыхает, а я буквально вижу, как глаза закатывает. – Доброй ночи, Титова!
– Обнимаю, Бусинка.
Отключиться не успеваю.
– Уверена, что не хочешь приехать? – выпаливает подруга вдогонку. – Я же помню, как у вас все было! Вы же как приклеенные всегда… Как больные друг без друга. Или друг от друга.
– Веселого вечера, Ань, – нахожу силы сказать это спокойно и уверенно.
Едва отбиваю звонок, прилетает сообщение.
Анна Бусманова: Я просто волнуюсь. Люблю тебя!
Мария Титова: Все нормально. И я тебя.
На самом деле после звонка Ани я немного прихожу в себя. Обида отпускает, появляется вера в будущее. Эта вера греет душу и позволяет дышать свободнее.
Конечно же, он неравнодушен. Ничего не забылось. Бусманова права, мы больны друг другом. Не может это все так закончиться. Я три года ждала! Ничего не перегорело, я же чувствую. И как бы сама ни боялась новой боли, где-то глубоко за границей сознания понимаю, что не смогу без Ярика. Теперь не смогу.
Либо он, либо никто.
Либо с ним, либо никак.
Это физически невозможно. И у Градского не получится.
Тревожную тряску в груди заменяет искрящееся тепло, и я, поддаваясь чувствам, подскакиваю с кровати.
Нахожу в гардеробной большую картонную коробку. В ней спрятано мое сердце. Оно в ней живет. Пока я существую в мире без Ярика.
Усаживаясь на пол, осторожно снимаю крышку.
Сотни совместных фотографий, милые и глупые безделушки, фантики, браслеты, которые я постоянно у Градского «отжимала», серебряный крестик на кожаном шнурке –¬ тоже его, в дурашливой открытке засушенный луговой цветок. Подцепляю его аккуратно пальцами и подношу к лицу.
Все еще пахнет.
В юности мне нравилось собирать и засушивать разные травы. Этот цветок с бледно-розовым бутоном сорвал и подарил мне когда-то Ярик. Прокрутив стебелек, так же осторожно откладываю его в сторону.
Напоровшись взглядом на снимок с той самой свадьбы, невольно замираю. Мы как обычно спорим, хотя, возможно, посторонний этого не поймет. Ярик стискивает и прижимает к груди мои