Нет, я не перестала убивать — в том мире целью каждого было выжить любой ценой, а без смертей это было просто невозможно. Выживали сильнейшие, нещадно вгрызаясь в плоть друг друга, когтями разрывая подобных себе тварей на части, тем утверждая право на существование. Я действовала иначе, меняя стиль убийства, расправлялась с противником, не пролив ни капли крови, прослыв среди своих Cam Verya (рука смерти).
Моя семейка с самого моего рождения на протяжении многих лет очень доходчиво показывала мне, кто я есть на самом деле — тварь, пользуемая сильнейшим, ничтожество, рожденное для реализации их замыслов и удовольствий. То мое «счастливое» время не скрашивала даже мать, которая ни в чем не могла перечить своему супругу. Ну, еще бы, ведь когда-то он, богатый купец, поступил очень благородно, женившись на молодой вдове из приближённого к королевскому, но обедневшего дома Доум — Зартрисс, эльфийке, воспитанной в абсолютном мужепоклонничестве.
Мне бы полагалось сочувствовать ей. Но нет, не найдя поддержки в собственной матери, наблюдая за затравленной женщиной, породившей меня на свет, я не чувствовала никакой жалости, только брезгливость. Осознавая, что и меня ждет та же участь, моя сущность протестующе кричала, подпитываемая разгорающейся ненавистью к тирану отцу и ублюдку брату.
Решение было только одно — самой стать сильнейшей и вырваться из этого плена. Льстивыми увещеваниями я стала убеждать отца, грезившего о славе и почестях, отдать меня на обучение в личные хранители Верховных, в результате которого можно получить звание хранительницы венценосной особы и приблизиться к самому королю. Аргумент о близости к Валагунду сыграл свою определяющую роль, и в итоге отец дал согласие. Ведь он спал и видел, как его золотая девочка девственно ляжет под короля и займет соседний трон, тем самым прославив род Доум — Зартриссов, к которому после женитьбы он себя причислял, впрочем, законно.
Он делал на меня огромные ставки. С малых лет лучшие наставники обучали меня манерам, мое окружение проходило тщательный отбор отца, а все мои так называемые приятельницы были, по меньшей мере, аристократического происхождения. Отец пророчил мне «светлое» будущее, и любое самовольно принятое решение оборачивалось для меня жестокими телесными и психологическими наказаниями.
Но и тогда он не мог оставить все без внимания — подобрал мне самого сурового наставника, с которым обсудил мой режим и то, как я буду проводить свободное время. Я была согласна даже на это, лишь бы больше никогда не появляться в ненавистном мне родовом доме, существование в котором было сродни хождению по острию ножа. Отец просчитал всё, и, возможно, его планам суждено было бы свершиться, если бы не одно маленькое обстоятельство — его гордость, его ставка была подпорчена, ибо не была девственна благодаря усилиями вечно пьяного извращенца, именуемого моим братом Кирвонтом.
Как и отец, мечтающий о господстве, старший брат, долг которого заботиться и защищать сестру, превратил всю мою юность в пытку, изощренное издевательство и боль. Это была его любимая игра — получать удовольствие посредством унижения той, кого отец выбрал в любимицы, как считал этот ублюдок. Для него не существовало никаких запретов и законов. Он прекрасно находил мои слабые места и пользовался этим так же умело и искусно, как своей физической силой. Никогда не считался ни с кем и ни с чем, кроме как с желанием удовлетворять нереализованные амбиции и сексуальные прихоти посредством любимой сестрички, как он называл меня, когда ревущую ставил перед собой на колени и запихивал мне в рот свой член, а все мои мольбы и просьбы о пощаде разбивались о громкий смех и удары сапога.
И даже вырвавшись из этого кошмара, когда я была в числе личной охраны Валагунда и его любовницей, что просто убило моего отца, у Кирвонта хватало наглости продолжать отравлять мою жизнь посредством шантажа — если бы король узнал о моем прошлом, не миновать бы мне виселицы. Но последний визит так называемого брата до сих пор стоял у меня перед глазами. Я отчетливо помню каждый момент той нашей последней встречи. Как, находясь в пьяном угаре, через тайные ходы он проник в мои покои, как срывал одежду, требуя раздвинуть ноги, как вырывалась, ища под подушкой клинок, и как с остервенением вонзила холодный металл в его глаз, раз и навсегда положив конец собственным пред ним страхам.
Понимая, что поступаю глупо, ведь мертвецы не возвращаются, я прошла к стоявшему у кровати сундуку, на дне которого нашла небольшой кинжал, подаренный когда-то Валагундом, любовно провела по клинку ладонью и положила под подушку. Откинула покрывало с кровати и, не раздеваясь, обессиленно рухнула на шелковые простыни.
— Ты параноик, Иллиам! Всему есть логичное объяснение. Кто знает, возможно, у какого-то местного аборигена подобные стрелы, — успокаивая, обманывала я себя, ибо знала: стрела принадлежит Тёмному миру. — Но, если кто-то и остался в живых из рода Доум — Зартриссов, это не может быть он. Слуга, дальний родственник, в конце концов, просто воин, но точно не Кирвонт.
Незаметно для себя я провалилась в тревожный сон, удерживая в ладони рукоять кинжала.
Неизвестный.
Он лежал на узкой кровати поверх истлевшего от времени соломенного тюфяка в одной из комнат верхнего этажа местного трактира. С любопытством наблюдая за передвижением блох на несвежей рубахе, мужчина оставался абсолютно равнодушным к женским воплям, доносящимся из-за стены соседнего номера. Лишь тень интереса промелькнула на обезображенном лице, когда грубый голос гаркнул:
— Работай усерднее, сука! Я и нуммии бы не заплатил, если б знал, что здешние шлюхи столь ленивы, — и последовавший за этим удар, сопровождаемый женским вскриком.
— Ничего не меняется во вселенной, — лениво констатировал мужчина, анализируя сцену в соседней комнате, потягивая забродившее пойло, прилагаемое в качестве бонуса пышногрудой хозяйкой корчмы. Уж чем он, обладатель такой уродливо-примечательной внешности, умудрился ей приглянуться, оставалось загадкой даже для него.
— Страх, тщеславие, алчность — вот три постулата всевластия. Напугай, и ты добьешься желаемого. Заплати, тебя