На следующее утро мама отправляется на работу. Она говорит: пора, надо возвращаться к нормальной жизни или хотя бы понять, что станет для нас нормальным. Для мамы вообще очень важен привычный уклад жизни. У неё всегда было много друзей, она любила хорошие компании, с удовольствием помогала людям. Наверное, ей странно видеть мою тягу к одиночеству. Я тоже выхожу на улицу, но поворачиваю к рынку: сегодня в школе уроков нет. Знаю, пора браться за дело, заниматься, сдавать экзамены. Если я хочу стать чернильницей, рисовальщицей знаков, – а я так давно и отчаянно этого хочу, – придётся как следует потрудиться и многое наверстать.

Иду по тротуару, разорванному кое-где корнями деревьев, и думаю, когда же назначат день взвешивания папиной души. Приготовления, на которые уходит больше всего времени, за месяц со дня папиной смерти уже закончили: кожу сняли, выделали и сшили в книгу. Теперь осталось дождаться, пока в правительстве прочтут папину книгу и вынесут вердикт, а потом состоится церемония. Я просто хочу, чтобы папа вернулся к нам домой.

На церемонии взвешивания объявляют окончательное решение о судьбе каждой души. Папину книгу изучат и решат, достойно ли он прожил свои дни. Достойные вернутся домой, к семье, чтобы встать рядом с предками, где их книги будут читать и помнить вечно, а их души обретут после смерти покой. Души недостойных сгорят в пламени вместе с книгой. Никогда не видела, как это происходит, но говорят, что запах горящей кожаной книги врезается в память навсегда. С папой такого не случится. Он прожил прекрасную, достойную жизнь.

Ближе к центру улица сужается, на тротуаре двоим не разминуться. Шагая по пыльной дорожке, украдкой заглядываю в окна выстроившихся рядами неуклюжих разноцветных строений. В детстве я придумывала о таких улицах всякие истории: будто однажды какой-то великан схватил дома и стиснул, сделав их совсем узкими и накрыв шаткими крышами разной высоты. Теперь, заглядывая в квадратные окна с частыми переплётами и воображая, кто там живёт, я придумываю другие истории. Незадёрнутые шторы – словно приглашение к знакомству. Засмотревшись, едва не налетаю на мужчину, обрывающего сухие лепестки герани в оконном ящике. Ступив одной ногой с тротуара, быстро огибаю неожиданное препятствие и вдыхаю горький аромат умирающих цветов.

Иду дальше, мысленно листая папину книгу, и беспокойство постепенно отступает. Как прекрасно было вчера вечером увидеть книгу! Там, в музее, мама очень изменилась. Она так громко вздохнула над последней страницей, что я было встревожилась, но потом заметила, что мама улыбается. И было чему – в папиной книге такая хорошая история! Любая книга повествует о чьей-то жизни. Читатели взвесят добро и зло и решат, достойный ли ты человек. Всё самое важное навечно записывают на коже, иначе память останется в душе, а никто не хочет, чтобы душа сгибалась от тяжести, будь то груз гордости за добрые дела или вина за проступки. Знаки ставят на телах, чтобы не обременять воспоминаниями души. После смерти помнят только достойных, в ком добро перевесит зло, а душа останется свободной.

Я улыбаюсь при мысли о чистой папиной душе, её не могут не признать достойной. Скорее бы церемония взвешивания.

Папа работал обрядчиком, одним из тех, кто снимает кожу с тел после смерти. Наверное, с его тела кожу осторожно сняли его друзья и передали её дубильщикам. Когда-то папа изо дня в день делал то же самое для их любимых и бессчётного числа незнакомцев.

Моя мама – чтец, она читает знаки. Это не просто работа, скорее – призвание. Лишь немногим дано безошибочно прочесть значение рисунков на коже, понять их более глубокий смысл. Посмотрев на семейное древо, мама скажет, кого из детей любят больше. По знакам взросления на руке поймёт, какой год выдался для вас самым трудным. Метки сданных экзаменов откроют, честно ли вы готовились к проверке. Чтецами восхищаются, но их и побаиваются. Однажды мама сказала, что у каждого есть тайны, которые хочется скрыть.

Вообще-то тайн у нас быть не должно. В том-то и суть.

У меня тоже есть этот дар. С самого детства я читаю всех вокруг. В первый же день в школе я угодила из-за этого в историю. Спросила одного мальчика, почему его отец живёт отдельно. Когда мать того одноклассника в ярости заявилась к нам узнать, кто о них сплетничает, мама догадалась, что я прочла знаки на коже мальчика. Я и правда хорошо читаю, но работать чтецом не хочу. Мне нравится приоткрывать чужие тайны, видеть кусочки чужих жизней, но иногда я устаю от потока сведений, которые выплёскиваются на меня с кожи каждого встречного. Думаю, что не смогла бы смотреть в искажённые тревогой лица клиентов за столом чтений. Наверное, тяжело сознавать, что изображения на коже откроют чтецу самое сокровенное даже против твоего желания.

Моя мечта – стать чернильщицей, рисовать знаки, и я очень надеюсь хорошо сдать экзамены. Оценки у меня нормальные, учёба даётся легко, но я так много пропустила из-за папиной болезни, что впервые волнуюсь – боюсь, не успею всё наверстать.

Чем ближе центр города, тем больше магазинчиков попадается на пути. Пекарня, цветочная лавка, мастерская, куда мы сдаём в починку туфли и сумочки. Пыльная дорога сменяется булыжной мостовой, которая ведёт к главной площади. Там, в самой середине, сияет зеленью лужайка, окружённая каменными и деревянными зданиями. На траве – статуя Святого, самого главного из наших вождей во все времена.

Он стоит в центре бурлящего жизнью города, высокая бронзовая фигура, до пят закутанная в плащ, и смотрит на нас. Мне всегда нравилась его история – мы рассказываем её снова и снова как напоминание об истинной вере, освобождении души через превращение мёртвых в книги и конечно же о низменных поступках пустых. Из конца в конец площадь пересекают дорожки, по ним прогуливаются люди, разговаривают, ищут местечко присесть и выпить кофе.

На площади ясно чувствуешь, что в Сейнтстоуне самое главное. Всё, что важно здесь, важно и повсюду. Все города в округе полагаются на нас. В Сейнтстоуне заседает правительство, здесь принимают все серьёзные