Я смотрю на свой телефон. От Тони ответа нет, но нельзя заставлять журналистку ждать еще дольше. Я рисую на лице идеально отточенную улыбку, открываю дверь со своим именем и вижу женщину, которая сидит на моем стуле, как будто там ей и место.
Нет, ей здесь совсем не место.
– Простите, что заставила вас ждать, рада вас видеть, – вру я, протягивая руку и стараясь, чтобы она не дрожала.
Дженнифер Джонс улыбается мне, как будто мы старые подруги. Мы не подруги. Эту журналистку я терпеть не могу. Раньше она писала обо мне ужасные вещи, хотя понятия не имею, чем я ей насолила. Это та самая дрянь, которая назвала меня «полненькой, но симпатичной», когда в прошлом году вышел мой первый фильм. В ответ я зову ее вороной за ее большой нос, но про себя. Все, кроме носа, у нее, наоборот, слишком маленькое, в особенности мозг. Она подскакивает со стула, порхает вокруг меня, как воробей под амфетаминами, а потом хватает мои пальцы своей крошечной холодной ручонкой, похожей на птичью лапку, и трясет их с преувеличенным энтузиазмом. Во время нашей предыдущей встречи у меня возникло ощущение, что она не видела ни кадра из фильма, о котором я собиралась говорить. Она из тех журналистов, кто считает, что раз они берут интервью у звезд, они тоже звезды. Никакая она не звезда.
Ворона – женщина средних лет, но одевается она так, как одевалась бы ее дочь, – если бы, конечно, у этой карьеристки была дочь. Ее темные волосы уложены в аккуратную прическу – такая была почти в моде лет десять назад, щеки у нее слишком розовые, а зубы неестественно белы. Дженнифер из тех людей, чья история давно написана, и ей не дано изменить финал, как бы она ни старалась. Судя по тому, что я читала о ней в Сети, в юности она сама мечтала стать актрисой. Наверное, поэтому она меня так ненавидит. Я наблюдаю, как дергается и брызжет слюной ее маленький рот, когда она выкрикивает в мой адрес неискренние комплименты, и мысленно готовлюсь к словесным гранатам, которые она для меня припасла.
– Мой агент ничего не говорил об интервью…
– А, ясно. Ну, если вы сейчас не можете… Это просто для сайта, без камеры, только я, ваша старая знакомая. Поэтому можете не волноваться о прическе и о том, как вы выглядите.
Вот дрянь.
Она подмигивает. Ее лицо словно на мгновение перекосило инсультом.
– Я могу прийти в другой раз, если…
В ответ я снова вымучиваю из себя улыбку и сажусь напротив. Чтобы руки не дрожали, я сцепляю их и кладу на колени. Мой агент никогда бы на это не согласился, если бы не считал, что это важно.
– Давайте, – говорю я, чувствуя себя, как перед расстрелом.
Дженнифер достает из сумки старомодный блокнот. Полное ощущение, что это не сумка, а школьный ранец, который она отобрала на улице у чужого ребенка. Странно, сейчас большинство журналистов записывают интервью на телефоны. Наверное, ее методы, как и ее волосы, застряли в прошлом.
– Ваша актерская карьера началась в восемнадцать лет, когда вас приняли в Королевскую академию драматического искусства, это так?
Нет, я начала играть задолго до этого, когда я была гораздо, гораздо младше.
– Да, так, – отвечаю я, напоминая себе, что нужно улыбнуться. Иногда я забываю.
– Наверное, ваши родители гордятся вами.
Я никогда не отвечаю на личные вопросы о своей семье, поэтому ограничиваюсь кивком.
– Вы всегда хотели быть актрисой?
Это простой вопрос, мне постоянно его задают, и заготовленный ответ всех обычно удовлетворяет.
– Наверное, да, но в детстве я была очень застенчивой.
Да и сейчас.
– Когда мне было пятнадцать, в нашей школе ставили «Волшебника страны Оз», но я испугалась и не пошла на прослушивание. Потом преподаватель актерского мастерства вывесил список отобранных на роли, и я даже читать его не стала. Кто-то сказал мне, что я получила роль Дороти, и я подумала, что это шутка. Но мое имя действительно оказалось там, в самом начале списка: «Дороти – Эйми Синклер». Я решила, что это ошибка, но преподаватель подтвердил, что ошибки нет. Он сказал, что верит в меня, потому что знает, что сама я в себя не верю. Никто раньше в меня не верил. Я выучила свою роль, отрепетировала песни и старалась изо всех сил – для него, не для себя. Не хотела его подвести. Я очень удивилась, когда меня стали хвалить, и мне очень понравилось играть на сцене. С этого момента я твердо решила, что хочу быть актрисой.
Она улыбается и перестает записывать.
– За последние два года вы сыграли много разных ролей…
Я жду вопроса, но напрасно.
– Да.
– И каково это было?
– Ну, как актрисе мне интересно перевоплощаться в разных людей и изображать разных персонажей. Это для меня большое удовольствие, и разнообразие мне по вкусу.
Почему я сказала «по вкусу»? Мы не о еде говорим.
– То есть вам нравится притворяться кем-то другим?
Я все еще переживаю из-за своей неудачной формулировки, поэтому медлю с ответом.
– Наверное, можно и так сказать, да. Но не все ли мы время от времени этим грешим?
– Полагаю, вам бывает нелегко вспомнить, кто вы на самом деле, когда на вас не направлена камера.
Я сажусь на свои руки, чтобы меня не выдали нервозные движения.
– Да нет, это же просто работа. Работа, которую я люблю и за которую благодарна.
– Не сомневаюсь. После этого фильма вы наверняка станете звездой. Что вы почувствовали, когда получили роль в «Иногда я убиваю»?
– Я была в восторге, – отвечаю я и понимаю, что тон получился не восторженный.
– В этом фильме вы играете замужнюю женщину, которая притворяется хорошей, а на самом деле на ее счету совершенно ужасные поступки. Вам было сложно играть такого… извращенного персонажа? Вы не боялись, что зрители перестанут ей симпатизировать, когда узнают, что она сделала?
– Я не уверена, что мы хотим раскрывать интригу в статьях перед премьерой…
– Конечно, прошу прощения. Вы упомянули своего мужа…
Уверена, что не упоминала.
– …что он думает об этой роли? Не ложится ли он теперь спать отдельно, опасаясь, что вы придете домой, не выйдя из образа?
Я смеюсь, надеясь, что смех мой звучит естественно. Интересно, не могут ли Бен и Дженнифер Джонс быть