– Что это? – спросила я Яринку хриплым шёпотом – от жажды рот и горло словно кто-то выстлал наждачной бумагой.
– Какой-то завод, наверно, – так же хрипло ответила Яринка. – Нечего нам тут делать.
С этим я согласилась, и мы пытались обогнуть возникшее на пути препятствие, пока не вышли на дорогу. Дорога оказалась не такой широкой, как та, по которой мы двигались ночью, но прямой как стрела. Она упиралась в высокие ворота, возле которых (это мы увидели даже из леса) прохаживались мужчины в пятнистой камуфляжной форме. И их вид заставил нас повернуть назад, как красные флажки заставляют загнанных волков поворачивать навстречу пулям. Не то чтобы мужчины в форме напомнили мне Белёсого, но интуиция ясно подсказала – через дорогу нам не надо.
Мы снова двинулись вдоль бесконечного забора, но уже в другом направлении. Время перевалило за полдень, жара заставила нас снять пальто и нести их в руках, затрудняя и без того не слишком быстрое передвижение. А пить хотелось всё сильнее.
Забор в итоге не кончился, но повернул вправо, дав нам возможность встать на прежний курс. И мы шли, пока низкое гудение не стихло позади, а высокие полосатые трубы не скрылись за верхушками сосен. Только тогда устроили привал. Честное слово, если бы у нас было чем перекусить, а главное, что попить, привал показался бы намного лучше, почти как праздничный пикник в честь обретённой свободы. А так мы просто посидели на краю солнечной поляны, слушая птиц и давая отдых гудящим ногам. Но даже отдохнуть толком не получилось, жажда погнала нас дальше, на поиски воды. И образ прозрачного звонкого ручья уже давно уступил место мечтам хоть о какой-нибудь луже. Сейчас мы бы и росу стали собирать в ладони по капелькам, чем пренебрегли утром. Но роса давно высохла.
Чувствовала ли я все эти часы радость от долгожданной свободы? Да, чувствовала, но она пряталась за усталостью, за жаждой и за страхом быть пойманными. Пока мы не справились даже с половиной поставленных задач. Нужно было как-то протянуть ещё четыре дня, а в ночь на пятый вернуться туда, откуда всё началось, – почти к самому приюту, к нашему лесу, на перекрёсток дорог, где будет ожидать обещанная нам машина. И вот когда я сяду в эту машину, когда переложу заботу о себе и подруге на плечи людей Дэна, других, тогда и порадуюсь от души.
Яринка тоже не выглядела счастливой. Да, она с интересом озиралась вокруг, шагала легко и не жаловалась, но с её лба не исчезала тревожная складочка, а пальцы нервно подрагивали.
Ближе к вечеру мы снова натолкнулись на забор, на этот раз деревянный, покосившийся, с недостающими в нём досками. Из-за него виднелись такие же деревянные крыши и верхушки лиственных деревьев.
– А это что? – снова спросила я у Яринки, не узнавая своего голоса – он растрескался от сухости, как трескается земля, долго не видевшая дождя.
На этот раз она ответила не сразу, щурилась, прикрывая рукой глаза от солнца, жевала губы.
– Кажется, сады.
– Какие ещё сады? – не поняла я.
– Ну, вроде вашей деревни, – попробовала объяснить подруга. – Только люди здесь не живут, а приезжают летом, растят овощи, зелень, отдыхают.
– А здесь охрана есть?
– Сторожа должны быть.
Словно подтверждая эти слова, за забором залаяла собака, причём таким низким и густым голосом, которого я раньше не слышала. Наши маслятовские лайки были звонкоголосые, как бубенчики, а этот лай больше походил на порыкивание медведя.
Яринка изменилась в лице и попятилась.
– Ты чего?
– Я это… – Подруга нервно оглянулась вокруг. – Собак боюсь. Меня кусали.
Я слегка пожала плечами. Меня тоже кусали пару раз, ещё меня царапали, лягали, бодали и клевали – когда тесно общаешься с живностью, конфликтов не избежать. Но как можно бояться домашних животных, я всё равно не понимала.
– Да брось, она ж наверняка там привязана, – попробовала я успокоить подругу, но она затрясла головой.
– Может, привязана, а может, и нет. Давай уйдём, пока нас не увидели?
Но я не могла уйти. Перед глазами маячила всплывшая из памяти картина – большая жестяная бочка, которую мы ставили в огороде для сбора дождевой воды на полив грядок. И не только мы, так делали все деревенские – не таскать же каждый раз вёдра из колодца! Может быть, и здесь поступают так же?
– Ярин… тут должна быть вода.
– Ага, а ещё нас тут могут увидеть! – зашипела подруга, пытаясь за рукав оттащить меня назад, в чащу. – О нас уже по-любому по телику передавали, мы в розыске! Увидят, позвонят в полицию, и всё.
– Да подожди ты. Видишь, дыра в заборе? Постой тут, а я только загляну – и обратно. Если найду бочку с водой или колодец, мы сможем ночью пробраться туда и попить.
Мысль о том, что придётся ждать темноты, когда вода – вот она, рядом, повергла меня в отчаяние, но отступать я не собиралась. В любом случае найти воду здесь было куда вероятнее, чем в лесу.
Мягко вывернувшись от пытающейся удержать меня Яринки, я, пригнувшись, потрусила к забору.
Одной отсутствующей в нём доски вполне хватило, чтобы протиснуться на территорию садов. Оказавшись по ту сторону, я торопливо присела. Прислушалась. Собака больше не лаяла, но до меня доносились детские голоса и стук молотка по дереву. Люди здесь, несомненно, были, оставалось лишь выяснить, насколько близко. Хорошо хоть дом, рядом с которым я оказалась, выглядел нежилым: некопаные грядки, заросшие травой дорожки между ними, тусклые, давно не мытые окна…
Не выпрямляясь, почти на четвереньках, я пробралась до одной из теплиц, заглянула внутрь сквозь пожелтевшую от старости полиэтиленовую плёнку и ещё больше успокоилась, увидев потрескавшуюся землю с торчащими из неё засохшими прошлогодними огуречными стеблями. Да, в этом году хозяева здесь или не бывали, или по какой-то причине не занимались огородом.
Обогнув теплицу, я выглянула с другой стороны и замерла. Бочка! Жестяная бочка, почти как та, что была у нас в Маслятах, только не крашеная, стояла у угла дома под водостоком.
Забыв про осторожность, я метнулась вперёд, поскуливая от нетерпения, ухватилась пальцами за край бочки, доходивший мне до груди, перегнулась через него… и почти окунулась лицом в воду. В прекрасную, душистую, отражающую небо и солнце воду!
К своему стыду, я совсем забыла про Яринку, ведь, наверное, не стоило начинать пировать без неё. В оправдание могу лишь сказать, что заняло это у меня не больше минуты. Обняв бочку, как некогда потерянного, но вновь обретённого друга, я пила огромными глотками, давясь и захлёбываясь, отчаянно фыркая от попадающей в нос воды, но и не думая отстраниться. А когда, наконец, отвалилась в сторону, живот мой, казалось, не уступал объёмами самой бочке.
Только сейчас я додумалась вновь пригнуться и медленно поползла обратно, чувствуя удивительную наполненность и гармонию с миром. Как же мало, оказывается, нужно для счастья…
Увидев меня, со съехавшими в кучу осоловевшими глазами и глупой улыбкой на губах, Яринка сразу всё поняла.
– Вода?! Где?
Я махнула рукой себе за спину, и подруга тут же кинулась туда, забыв про свой страх перед собаками.
Когда мы обе, напившиеся до одурения, ополоснувшие лица и руки, вернулись за забор, в лес и растянулись на траве, я сказала:
– Думала, помру. Никогда в жизни так не хотелось пить.
– Я тоже, – тяжко отдуваясь, ответила Яринка. – Теперь понимаю папашку, когда он говорил, что у него сушняк и что он сейчас сдохнет.
– «Сушняк»? – не поняла я.
– Ну похмелье. Когда люди пьют, им утром плохо делается.
Это я знала. У нас в Маслятах баба Тася делала брагу, которую взрослые пили по праздникам. Но случалось это редко, и на следующее утро никто не подыхал, хоть и любили подшучивать друг над другом на эту тему.
– Подожди, – внезапно вспомнила я, – а разве в городе можно так пить? Разве продают?
Яринка фыркнула:
– Знать надо, где продают. Батя знал. Если бы и я знала, как всё дальше будет, то сдала бы его с этим в полицию.
Мы замолчали. Солнце уже клонилось к западу, но грело ощутимо, в лесу не шевелился ни один листок. Похоже, лето в этом году пришло раньше
