То ли дело медвежья колыбельная. Её поёшь и как живого видишь тощего бурого мишку, растерянного бродящего среди сугробов, и не понимающего, куда подевались трава и цветы, вкусные ягоды и пчёлы, несущие ароматный мёд? И жалко его, и хочется чем-то помочь, а голос от жалости делается тонким и звенящим, и летит ещё выше, особенно когда заводишь припев:
— Просто ложись и спи, лето во сне придёт…
Только разве позволят мне во время службы петь про медведя?
— Да ну, — отмахнулась я от Зининого предложения, — Это что, я буду как наши певчие, постоянно ходить в платке и с кислой рожей? Не хочу.
Зина махнула на меня рукой, и полезла под одеяло. Настуся последовала её примеру. Я же свесилась с кровати, и, глянув на Яринку, многозначительно кивнула в сторону двери — «Пойдём, договорим?». Но Яринка с сожалением кивнула на часы. Впрочем, это нас не остановило. Под подушкой у каждой хранился блокнотик с ручкой, как раз для таких случаев. И мы принялись писать и передавать друг другу записки, в свете крошечных ночников, висящих над постелями. И ещё до того, как Агафья прошлась по дортуарам, веля всем гасить свет, план завтрашней ночной вылазки был готов.
Из комнаты Агафьи донёсся могучий всхрап и Яринка шепотом запела:
— Нас крылом огородив, добрый ангел сны принёс…
С трудом сдержав рвущийся хохот, я пихнула её локтем в бок. Босиком, с распущенными волосами, держа обувь в руках, мы выбрались на лестницу и, переглянувшись, беззвучно засмеялись.
Весь день я нервничала и переживала, думая о предстоящей афере, и Яринка, судя по непривычной молчаливости тоже. Но зато когда время пришло, нами обеими овладело дурацкое веселье. С трудом мы дождались полуночи, по очереди дежуря на подоконнике и следя за охраной. Охранники делали обход территории раз в час. И когда после двенадцати они прошли под окнами в обратном направлении, мы начали собираться. Осторожно оделись, стараясь не шуршать одеждой, и настороженно поглядывая на наших соседок. Но те спали младенческим сном, и устроенной нами возни не слышали. Коридор мы миновали тоже благополучно, а на лестнице уже можно было и обуться.
— Вот Агафья храпака даёт, — хихикнула Яринка, застёгивая сандалии, — Если бы не знала, что это, подумала бы — собака рычит.
Я шикнула на неё, но сама не выдержала и тоже захихикала. Так, хихикая, мы и стали спускаться вниз. Двери, ведущие на другие этажи были закрыты, но учитывая то, что комнаты воспитателей находились у самых этих дверей, нам бы следовало вести себя потише. Однако странное, будоражащее кровь веселье, не позволяло этого сделать.
Вестибюль на первом этаже встретил нас прохладой и приглушенным на ночь светом. Распятый мозаичный Иисус укоризненно смотрел со стены. Я вспомнила, что потерпел от Яринки его близнец в корпусе мальчишек, и снова не сдержала смеха.
Входную дверь на ночь закрывали на массивный засов, хоть и не понятно от кого. Я потянула его на себя, но он оказался неожиданно тугим.
— Блин… не открывается.
— Ну-ка, — Яринка встала рядом со мной, — Раз, два, три!
Мы дёрнули одновременно, и засов неожиданно поддавшись, лязгнул так, что эхо отозвалось на лестнице. Испуганно переглянувшись, мы не сговариваясь, юркнули в приоткрывшуюся дверь, и тут же прижались к ней спинами, одновременно глянув вверх. Там, хищно нацелившись единственным глазом на крыльцо, висела камера.
Скользя вдоль стены, прячась в её тени, мы добрались до угла корпуса. Дальше оказалось ещё проще. По газонам, вдоль подстриженных кустов, служивших отличным укрытием, до прудика, а уже там — рукой подать деревья. Возле пруда мы задержались. Здесь предстояло миновать широкое открытое пространство, которое захватывала одна из камер, пусть и находящаяся в отдалении. Теперь всё зависело от того, насколько внимательна охрана.
Присев за скамейкой, мы набирались решимости для последнего рывка.
— Красиво как, — вдруг шепнула мне в ухо Яринка.
Она, подняв голову, смотрела в небо. Там висела половинка луны, по которой бежали рваные облака. В прорехи облаков тут и там выглядывали мерцающие звёзды.
— Ты никогда не выходила ночью?
— Нет, — Яринка повела взглядом вокруг, — Только в окно смотрела.
Я тоже огляделась. Такая привычная картина — школа, стадион, корпуса, деревья и дорожки между ними, сейчас, в уютном жёлтом свете фонарей, выглядели таинственно, почти волшебно. Тихо, пусто. Я только сейчас поняла, что воздух вокруг заполняет стрёкот сверчков, а откуда-то издалека доносится странный низкий шум, в который вплетается ровный перестук.
— Что это? — я подняла палец.
Яринка прислушалась.
— Поезд идёт где-то.
— Поезд? Я раньше их не слышала.
— Я тоже, — подруга пожала плечами, — Днём их не слышно наверно из-за другого шума. Тут и шоссе из города недалеко.
Я не стала уточнять, что не слышала поездов не только днём, а вообще. Маслята находились слишком глубоко в тайге, где на десятки, а может и сотни километров вокруг не проходили железные дороги. Конечно, поезда мне не раз доводилось видеть в кино, но там они звучали совсем по-другому. Сейчас же звук поезда, постепенно затихающий вдали, почему-то вселил в моё сердце странную тоску. Я прислушивалась, пока Яринка не нарушила затянувшееся молчание.
— Ну что, рванули?
— А? А… давай. На раз-два-три.
Уповая на то, что у охранников в их караулке есть занятия поинтереснее, чем неотрывно пялиться в мониторы, мы кинулись к деревьям с такой скоростью, на какую только были способны. Я успела увидеть, как в неподвижной воде прудика не отставая от нас, мчится половинка луны, как отсвет фонарей играет на огненных волосах бегущей рядом подруги, а потом деревья и кусты надвинулись на нас, окружив спасительной темнотой.
— Есть! — азартно шепнула я, прижимаясь к стволу сосны.
— Погоди радоваться, — Яринка настороженно оглянулась, — Если кто нас видел, сейчас прибегут.
— Не прибегут, — как всегда близость леса и свободы будоражили мою кровь и о плохом не думалось, — Пошли!
Я привычно заскользила между деревьями, Яринка двинулась за мной. Луна просвечивала сквозь ветви и листья, её свет пятнами и полосами ложился на траву, и полной темноты не было. Забор тоже белел впереди отражённым лунным светом.
— Вот здесь, — сказала я, останавливаясь, — Сейчас смотри, как лезу я, и лезь следом.
Может, у Яринки и не было такого богатого