— Но как тогда ты попал в Оазис? Если твой отец крутой, неужели он не мог найти тебе какую-нибудь законную работу?
— Отец умер, — с нескрываемой грустью ответил Бранко, но тут же торопливо добавил, — нет, его смерть не повергла нас в пучину проблем и нищеты, как ты, наверное, уже подумала. Но я был молод и амбициозен, урезонить меня стало некому, а тут подвернулся случай… в подробности вдаваться не стану, но в моей жизни появилась Ирэн со своим заманчивым предложением. Я ведь очень талантлив, Дайка, не подумай, что хвастаюсь.
Я и не думала. Доказательства того, что Бранко очень талантлив, красовались у меня по всему телу.
— Я бы и так мог зарабатывать неплохие деньги в лучших европейских салонах… но не такие, как в Оазисе. Кроме того, мне хотелось посмотреть Русь: когда мы уехали, я был совсем маленьким. А ещё, чего уж греха таить, почувствовать себя крутым парнем, поучаствовать в чём-то незаконном, запретном, может быть, даже опасном. Молодость… В своё оправдание могу сказать разве что одно. Когда я принимал решение работать в Оазисе, я не думал о тамошних девушках как о жертвах, пленницах. В Евросоюзе проституция давно узаконена и женщины идут на это сознательно, без каких-либо негативных последствий для себя.
Снова над погасшим костром повисла пауза. Неизвестная одинокая птичка продолжала пиликать в чаще леса, и теперь её голосок казался мне ещё более жалобным, словно она, как и я, заблудилась в мире, не зная, куда лететь дальше.
— Но потом, — продолжал Бранко ровным голосом человека, с головой погрузившегося в воспоминания, — потом пришло понимание. Я приезжал в Оазис, видел всех этих девушек и девочек, они появлялись, они исчезали, были все разными, но в то же время одинаковыми. Их роднило одно… Знаешь, у человека в неволе появляется такое… выражение глаз, что ли? Как печать на лице. Со временем их сразу видишь. Я был то в Белграде и Бресте, то в Лондоне и Париже, смотрел на людей, на женщин, но возвращался в Оазис, видел всех этих девушек, их глаза…. В общем, быстро научился отличать свободного человека от невольника. И с каждым разом это было всё больнее. У вас ведь украли не только свободу, у вас украли вашу судьбу. А может быть, и душу…
Похоже, Бранко искренне винил себя. Его настроение передалось мне, и я неожиданно тоже захотела присоединиться к обвинениям.
— Так что тебя тогда держало? Всё-таки деньги? Решил до кучи прикупить сразу два дома под Белградом?
Бранко не обиделся на резкий тон. Кивнул.
— И деньги, конечно. Когда привыкаешь к определённому доходу, очень трудно согласиться на меньшее. Но также — тщеславие. Мне нравилось, что заведение держится за меня. Пару раз я заикался о том, что хочу уйти, и мне сразу повышали ставку. Наверное, я так и продолжал бы закрывать на всё глаза и быть ещё одним хорошо прикормленным «своим человечком», но мне подал пример…
Бранко вдруг резко замолчал, словно спохватившись. Сел. Разворошил палкой почти погасшие угли, и в их красном свете я увидела испуг на его лице.
— Кто подал тебе пример? — по-прежнему резко спросила я, всегда считавшая, что если уж завёл о чём-то речь, то нужно договаривать.
Но Бранко так не думал.
— Это к делу уже не относится. В общем, в какой-то момент я твёрдо решил уйти. И последней каплей в чашу моего терпения стало то, как Ирэн решила поступить с Ральфом и с тобой. Я до последнего надеялся, что, после того как ты вышибла глаз Ховрину, они оставят тебя в покое и будут дожидаться Доннела, но не то им тоже деньги совсем разум затмили, не то Ховрин так напугал… Я узнал, что тебя отдали ему, забрал вещи, деньги и поплыл следом.
Я хотела спросить о том, как ему удалось найти меня в больнице и договориться с врачом, не будет ли теперь полиция искать пропавшую пациентку, каких действий можно ожидать от Ирэн и что мы будем делать дальше, но неожиданно на плечи навалилась страшная усталость. Я даже не смогла потом вспомнить, как разулась, как забралась в спальник и что ответила Бранко на его рассказ…
Глава 3
Москва
Мне показалось, что нас разбудила та же самая птичка, которая так тоскливо пела ночью. И, наверное, не мне одной, потому что Бранко заворочался в своём спальном мешке и простонал:
— Да заткнёшься ты когда-нибудь, несчастный комок перьев?!
Я неслышно рассмеялась, выглянула наружу. От вчерашних туч не осталось и следа, небо голубело рассветной чистотой, роса искрилась на траве. Это живо напомнило мне первое наше с Яринкой утро на свободе, вне приютских стен. Но даже мысль об исчезнувшей подруге не принесла грусти, как это было последние месяцы. Чудесным образом вместе с отдыхом на меня снизошло спокойствие, и я уже знала, что делать дальше. По крайней мере, к чему стремиться.
Мы приготовили завтрак на заново разведённом костре. Запасливый Бранко прихватил с собой даже кофе в саморазогревающихся банках, и его горячий аромат в свежести лесного утра был чудесен. Парень, казалось, стыдился своей вчерашней откровенности и в основном молчал. Я тоже не спешила с разговорами: теперь, когда меня снова окружала свобода, весь мир мог подождать.
Не спеша, мы собрали оставшийся после трапезы мусор, затушили костёр. Солнце между тем поднималось из-за деревьев, обещая жаркий день, и я размотала бинты на голове, постаралась привести в порядок свалявшиеся волосы. Это получилось плохо, зато напомнило Бранко о проблемах насущных. Он протянул мне бутылку воды.
— Умойся. Пора рисовать невус.
— Чего? — изумилась я, и парень снисходительно пояснил:
— Родимое пятно, бэби. К счастью, твоего тела не будет видно под этой ужасной одеждой, которую у женщин тут принято носить, но вот лицо и шею нужно замаскировать.
И он замаскировал. Каким бы ни был Бранко человеком, что бы ни рассказывал про себя вчера, но талант оставался неизменной и лучшей чертой его личности.
Зеркала у нас не нашлось, и после произошедшей метаморфозы пришлось терпеть, пока мы не собрали вещи и не вернулись к машине, где я смогла увидеть себя в зеркале