— Легко сказать — возвращайся сюда! — вскинулся Белесый. — А если они что-то заподозрят и тоже вздумают меня пристрелить? Так-то я им не друг, говорил же!
Бурхаев осклабился.
— Тогда тебе придётся выбирать, чья пуля предпочтительнее, — но увидев, как поник пленник, чуть смягчился. — Не ссы, мои ребята среагируют быстро, никто и пёрнуть не успеет.
— Вы их убьёте?! — я дёрнулась к Бурхаеву, но тут же была схвачена чьими-то мощными лапами. Бурхаев не обратил внимание на вопрос, лишь нетерпеливо глянул на Белесого, повелительно мотнул головой в сторону дороги. И тот, сгорбившись, двинулся в указанном направлении.
— Не надо ни в кого стрелять! — снова взвизгнула я, в полном ужасе от того, что вот-вот должно было произойти. — Ян же вам не простит, если вы убьёте его друзей!
Бурхаев чуть поморщился, но на меня не посмотрел. Кивнул молодчикам.
— Заткните-ка этих двоих, а то ещё блажить вздумают.
Не успела я сообразить, что означали эти слова, как на лицо поверх губ легла холодная липкая лента, которую вдобавок тут же припечатали сверху широкой ладонью. Я протестующе замычала, затрясла головой, но добилась этим лишь небрежного подзатыльника от кого-то из своих конвоиров. Бранко постигла та же участь, и теперь мы могли только беспомощно смотреть друг на друга.
Не знаю, сколько времени прошло: от полной безнадёжности я опять впала во что-то наподобие равнодушного ступора и лишь еле заметно покачивалась туда-сюда, уставившись себе под ноги. В себя меня привели шуршание шин со стороны дороги и возбуждённый шёпот Бурхаевских молодчиков. Я вздрогнула и повернула голову.
Из-за деревьев, отделяющих нас от полосы асфальта, было плохо что-либо видно, но за листвой и стволами угадывался мощный корпус серого автомобиля. Мне показалось, что он был больше, чем те, на которых мне доводилось ездить. Микроавтобус? Внедорожник? Отступив на полшага в сторону и чуть присев, насколько мне позволяла державшая меня рука, я сумела увидеть, что стёкла машины чёрные и непроницаемые, а номер забрызган грязью, несмотря на то, что на улице который день было сухо. А ещё из неё никто не спешил выходить.
Текли секунды. Краем глаза я видела, что рыбоглазые молодчики как один запустили руки за пазухи и вытянулись вперёд, подобно охотничьим псам в стойке. Бурхаев, прищурившись, нервно жевал нижнюю губу. Наконец тишину нарушили шаркающие шаги, и я различила на дороге сутулую фигуру Белесого, несмело приближающуюся к замершей машине. А одновременно с этим чёрное стекло переднего окна со стороны пассажирского сидения бесшумно поехало вниз.
Того, кто находился внутри, мы не увидели, его загородил сгорбленной спиной Белесый. Склонившись в нелепом полупоклоне, он выслушал то, что говорили ему из салона, и часто закивал головой. А потом развернулся и заторопился обратно, к лесу, к нам.
— Какого хре… — начал Бурхаев, но замолчал, увидев, как Белесый поднимает вверх руку, сжимающую что-то маленькое и блестящее.
Мне в голову пришла дурацкая мысль, явно попавшая туда из фильмов, которые мы с Яринкой любили иногда посмотреть по вечерам в Оазисе, сидя рядышком на диване: это граната! Граната с выдернутой чекой, которая через долю секунды полетит в нашу сторону. Но, конечно, ничего такого не произошло, да и Белесый никак не тянул на грозного бойца, сеющего вокруг смерть и разрушения. А в руке он держал всего-навсего серебристый сотовый телефон, размахивал им в воздухе, торопясь в нашу сторону.
— Какого хрена? — снова пробормотал Бурхаев, но не предпринял никаких действий, пока запыхавшийся Белесый не оказался рядом и торопливо не протянул ему мобильник, снова подобострастно изгибая спину.
— Вот… Сударь, они хотят что-то сказать вам… я их не предупреждал! Я ничего вообще сказать не успел, они сами уже знали, что вы здесь! Клянусь…
Бурхаев оборвал его ледяным взглядом и взял телефон двумя пальцами, осторожно, словно насекомое, которое может больно ужалить. Поднёс к уху.
— Слушаю.
Телефон оказался включен на громкую связь, и мы все: я, Бранко, Белесый, бурхаевские молодчики — услышали каждое слово последовавшего короткого разговора.
— Сударь? — донёсся из трубки молодой и насмешливый мужской голос. — Доброго дня! Надеюсь, мы не заставили вас ждать?
— Отнюдь, — надо отдать Бурхаеву должное: он говорил абсолютно спокойно и ровно, словно ничуть не удивился тому, что устроенная им засада вовсе не оказалась неожиданностью для прибывших.
— Вот и отлично, — обрадовались в трубке. — Сударь, хочу сразу предупредить, чтобы вы не вздумали приказать своим людям, которые торчат тут в лесу вокруг дороги, как рояли в кустах, открыть огонь по нашей машине. Потому что, помимо нас, тут находится и ваш сын.
— Ян?
— Он самый! И мы обязательно дадим вам в этом убедиться, после того как вы выслушаете наши условия.
— Говорите, — на этот раз Бурхаев таки подпустил в голос эмоцию, и была она еле сдерживаемой яростью. Его собеседник тоже это услышал и, кажется, повеселел ещё больше.
— Сударь, вы знаете, зачем мы здесь. У вас наша подруга и её друг. Они нам нужны. А вам нужен ваш сын. Предлагаю честный обмен, и разойдёмся друзьями. В противном случае нам придётся позаботиться о том, чтобы наследовать ваше состояние было некому. Надеюсь, вы понимаете, о чём речь.
Бурхаев ответил не сразу. Его губы побелели, желваки играли под дряблой кожей, взгляд метал молнии. Наконец, сделав несколько вдохов-выдохов, он справился с собой и ответил, ровно, как прежде:
— Я хочу убедиться, что мой сын действительно с вами.
— Пожалуйста! — великодушно отозвался голос из трубки, на миг вдруг показавшийся мне знакомым. — Надеюсь, вам видно нашу машину?
Я отвела взгляд от Бурхаева и повернула голову к дороге, как раз чтобы успеть увидеть, как опять скользит вниз тонированное стекло, на этот раз никем не загороженное, и открывает нам чьё-то бледное лицо.
Я узнала Яна, но только по рыжим волосам. Ничем остальным он не напоминал того красивого улыбчивого парня, которого я привыкла видеть рядом с Яринкой в Оазисе. Некогда длинная и шелковистая шевелюра его была неровно срезана, и грязные слипшиеся пряди торчали сосульками надо лбом и ушами. Лицо осунулось, похудело, приобрело нездоровую серость, под глазами залегли тёмные круги, а на губах чернела запёкшаяся кровь.
Бурхаев шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Я думала, что сейчас он заорёт в трубку ругательства и угрозы, или, того хуже, отправит своих амбалов в атаку — но он и сейчас показал себя молодцом. Видимо, проявлять несдержанность Бурхаев-старший считал возможным лишь в отношении беззащитных девочек.
— По рукам, — молвил он в трубку неестественно спокойным голосом. — Отпустите моего сына, а я отпущу вашу девку.
— И её друга, — напомнил весёлый голос (всё-таки где-то я его раньше слышала). — Давайте так, сударь. Во избежание неприятных неожиданностей вы сами и ваши пленники,