Епископ Генри приложил все силы к тому, чтобы сохранить в своих руках власть над ходом событий. В начале апреля он вызвал к себе всех епископов и увенчанных митрой аббатов и объявил это собрание церковных сановников легатским советом, что дало ему право верховенства в обход архиепископа Кентерберийского Теобальда, которому принадлежало формальное первенство во всех вопросах, касающихся внутренних дел английской церкви. Впрочем, как полагал Кадфаэль, Теобальд и не возражал против того, чтобы его оттеснили на второй план. В сложившихся обстоятельствах человек тихий и робкий мог только порадоваться возможности оставаться в тени, предоставив легату опасную честь пребывать на самом солнцепеке.
– Само собой, – отозвался Хью, – услышу от него, как обстоят дела на юге, тогда и смогу прикинуть, что следует предпринять здесь. Мы-то находимся далеко от центра событий, а королева – храни ее Господь – собрала отменное войско. К ней присоединились фламандцы, уцелевшие под Линкольном. И она горы свернет, чтобы вызволить Стефана. Ведь она, – убежденно промолвил Хью, – лучший стратег, нежели ее муж. Понятное дело, не на поле боя – я видел его под Линкольном и готов побожиться, что второго такого рыцаря во всей Европе не сыщешь. Зато, не в пример ему, она, поставив перед собой цель, не успокоится, пока не добьется своего; он же запросто может погнаться за двумя зайцами. Ходят слухи, и я склонен им верить, что разъезды королевы все ближе подтягиваются к Лондону. Может статься, что, заявившись в Вестминстер, императрица угодит в западню.
– А правду ли говорят, что лондонцы согласились впустить Матильду в город? Поговаривают, что их депутация, хоть и робко, с оговорками, высказывалась все же в пользу Стефана, – они не сразу согласились с тем, что им навязывали. Сдается мне, – вздохнул Кадфаэль, – не всякий решится возражать самому Генри Винчестерскому. Чтобы не оробеть перед таким лордом, требуется немалое мужество.
– Они согласились впустить ее, а это равнозначно признанию ее королевой. Правда, я слыхал, они до сих пор тянут время, оговаривая условия, а любые проволочки на руку мне и Стефану. Эх, – мечтательно произнес Хью, – вот бы мне послать верного человека в Бристоль. – Луч света упал на его лицо – решительное, сосредоточенное. – Можно ведь отыскать лазейку в любой замок, в любое подземелье. Двое-трое надежных людей многого могут добиться. Пригоршня золота тюремщику – глядишь, и дело сделано… Вызволяли же королей из плена в прежние времена, даже когда те были закованы в цепи, а Стефан, слава Богу, не содержится в оковах. На такое Матильда пока не решилась. Впрочем, Кадфаэль, все это пустые мечтания. Мое место здесь, и дай мне Бог удержать Шропшир, а до Бристоля, увы, мне не добраться.
– Если твой король вырвется на свободу, – промолвил Кадфаэль, – ему очень даже пригодится сбереженное тобой графство.
Монах снял горшочек с жаровни и поставил его остывать на специально для того предназначенную каменную плиту, лежавшую на полу. Распрямил спину он не без усилия, ибо возраст порой давал о себе знать. Правда, для своих лет Кадфаэль был бодр и проворен.
– Ну вот, с этим делом я вроде управился, – заявил монах, потирая руки. – Давай-ка выйдем полюбуемся цветами, что я вырастил к празднику святой Уинифред. Отец аббат вернется в обитель как раз к этому событию и сам будет руководить церемонией перенесения мощей из часовни Святого Жиля. Хлопот нам предстоит немало, ведь к празднику в аббатство понаедет уйма паломников.
Четыре года назад на алтаре часовни приюта Святого Жиля, расположенной на самой окраине Шрусберийского предместья, была установлена рака с останками святой Уинифред, привезенными из валлийского прихода Гвитерин, места ее захоронения. В богадельне призревали всех недужных и увечных, в том числе и прокаженных, которым доступ в город был заказан. Оттуда, из часовни, раку с мощами торжественной процессией перенесли в церковь аббатства, где и поместили на алтарь. Чудотворные мощи стали главной святыней аббатства: страждущие во множестве стекались в Шрусбери, дабы обратиться к валлийской святой с мольбой о помощи и исцелении. В нынешнем году шрусберийские братья решили повторить завершающий этап достославного путешествия святой и, как и четыре года назад, торжественно перенести раку с ее мощами из часовни в церковь, а затем допустить к алтарю всех, кто явится в аббатство с молитвами и дарами. Слава святой Уинифред каждый год привлекала немало паломников, ну а уж нынче их следовало ждать в несметном количестве.
– Можно подумать, – промолвил Хью, оглядывая цветочные клумбы, на которых весенняя свежесть красок уже готова была смениться ярким великолепием лета, – что вы собираетесь ее венчать.
Садик Кадфаэля окружала живая изгородь из кустов боярышника, усыпанных белоснежными цветами, и орешника, на которых покачивались серебристые сережки. Из травы выглядывали анемоны, поднимали плотные, тугие головки ирисы. Даже розы, судя по набухшим бутонам, вот-вот должны были распуститься, а круглые коробочки пионов, полные пахучих семян, которые брат Кадфаэль использовал при приготовлении целебных снадобий, а повар аббата брат Петр – в качестве пряной приправы, чуть не лопались.
– Пожалуй, ты не так уж далек от истины, – сказал Кадфаэль, с довольным видом созерцавший плоды своих трудов. – Но венчание это знаменует союз возвышенный и целомудренный, ибо блаженная дева хранила невинность до самой своей смерти.
– А что, после смерти ты ей суженого сыскал да и свадебку сыграл? – мимоходом пошутил Хью, желая отвлечься от тягостных размышлений о государственных делах.
Здесь, в благоухающем саду, хотелось думать лишь о покое, дружбе, любви, жизни и плодородии. Хью не ожидал, что слова его останутся без ответа, однако монах молчал, и молодой человек почуял, что за этим молчанием что-то кроется. Он навострил уши, украдкой повернул голову и устремил на друга пристальный взгляд. И в этот момент монах то ли по рассеянности, то ли с умыслом обронил:
– Свадьбу не свадьбу, а суженого, можно сказать, что и сыскал. Доброго человека и преданного ее защитника. Он заслужил награду, выпавшую на его долю.
Хью с любопытством поднял брови и через плечо кинул взгляд на монастырскую церковь, где, как известно, в запечатанной раке на алтаре покоилась пресловутая святая. Рака эта, богато изукрашенная, с виду была не слишком велика, хотя вполне могла служить достаточно просторным вместилищем для хрупкого скелета валлийской святой – народ в Уэльсе не особо рослый.
– Похоже, для двоих места там маловато, – лукаво заметил Хью.
– Так ведь что она, что он – вовсе не великаны,
