– В теперешние мои годы, – задумчиво проговорил Кадфаэль, – все это представляется отсюда таким далеким и ненастоящим! Если бы я не прожил сорок лет в миру, где мне самому довелось участвовать в сражениях, то все, что творится в нынешние времена, показалось бы мне, наверное, каким-то дурным сном.
– Зато для аббата Радульфуса это вовсе не сон, – неожиданно серьезно заметил Хью.
Повернувшись спиною к сырому затихшему саду, медленно погружавшемуся в зимний сон, он сел на деревянную лавку у стены. Тлевший под слоем дерна тусклый огонек жаровни озарил тонкие черты его лица: из полумрака проступили твердо очерченный подбородок и глубокие глазницы, отблеск пламени мгновенно вспыхнул в черноте его глаз, прежде чем погаснуть под бахромою смоляных ресниц.
– В аббате Радульфусе король нашел бы, пожалуй, лучшего советчика, нежели те прихлебатели, что окружили его, едва он вышел на свободу, – продолжал Хью. – Но Радульфус сказал бы не то, что им хочется слышать, и они заткнули бы уши.
– А что нового слышно о короле? Каким он стал, проведя целый год в плену? Сохранился ли у него былой задор, или неволя его остудила? Как думаешь, что он предпримет в ближайшем будущем?
– На эти вопросы я лучше смогу ответить после Рождества, – сказал Хью. – Говорят, король здоров и полон сил. Но императрица держала его в оковах, а такое нелегко забывается. Этого, пожалуй, даже он ей никогда не простит. Стефан вышел на волю голодный и тощий, а на пустой желудок мысль работает живее. По натуре король всегда был горяч и сгоряча легко начинал кампанию или осаду, но, если на третий день не видно было результата, он уже остывал, а на пятый все бросал и пускался в новое предприятие. Может быть, теперь он научился наконец доводить дело до конца, не отклоняясь от цели. Иной раз я сам дивлюсь, что нас удерживает на его стороне, но когда вспоминаю, как он, бывало, кидался в гущу рукопашного боя, то понимаю причину. Подумать только! Ведь эта женщина была у него в руках, когда высадилась в Арунделле, а он, вместо того чтобы поступить так, как подсказывает здравый смысл, дал ей вооруженную охрану, которая проводила ее в замок брата. Я проклинаю его за такую глупость, но, проклиная, восхищаюсь и люблю его за это! Бог знает, что он еще выкинет по своему беспредельному рыцарскому благородству! Но я рад, что снова его увижу, и постараюсь понять его намерения. Ибо и меня, как вашего аббата, вызвали на совет. Король Стефан собирается провести рождественские праздники в Кентербери и там вновь увенчать себя короной, желая наглядно всем показать, который из двоих претендентов – истинный помазанник Божий. По этому случаю он созвал всех своих шерифов, чтобы они присутствовали на торжестве и дали ему отчет о том, как обстоят дела в графствах. Я тоже должен туда ехать, поскольку пока что шериф у нас не назначен.
Обратив взгляд на Кадфаэля, который внимательно слушал его с задумчивым выражением, Хью невесело усмехнулся и продолжал:
– Шаг очень разумный. Королю нужно знать, насколько он может рассчитывать на преданность своих сторонников после того, как почти год провел в плену. Однако нечего скрывать, что для меня это может кончиться плачевно, – как бы мне не слететь со своего места!
Кадфаэлю такая мысль не приходила в голову, и она его неприятно поразила. Хью по необходимости заступил на должность своего начальника Жильбера Прескота, когда тот, смертельно раненный в битве, погиб от злодейской руки. Случилось это, когда король Стефан был узником Бристольского замка и не мог сам назначить нового шерифа. Тем не менее, не имея необходимых полномочий, Хью верно служил королю как блюститель порядка и законности, и король мог быть доволен его службой. Но кто знает, согласится ли Стефан теперь, когда это зависит от его решения, утвердить в высокой должности такого молодого и неродовитого человека или воспользуется своей властью, чтобы столь завидным назначением привязать к себе какого-нибудь могущественного барона, владетеля окраинных земель?
– Чепуха! – твердо сказал Кадфаэль. – Стефан творит глупости только в своих личных делах. Ведь он назначил тебя помощником шерифа, когда ты был для него, можно сказать, никем. Тогда ему достаточно было убедиться в твоей храбрости. А что говорит об этом Элин?
При одном звуке этого имени лицо Хью преобразилось: его тонкие, резкие черты смягчились от нахлынувшего нежного чувства. Кадфаэль и сам заулыбался, несмотря на всю свою серьезность.
Хью и Элин познакомились у него на глазах, он знал их еще женихом и невестой, при нем они поженились, и Кадфаэль был крестным отцом их первенца, которому на Рождество должно было исполниться два года. Из нежной белокурой девушки Элин превратилась в цветущую златокудрую молодую женщину. Оба друга обращались к ней за советом и помощью во всех бедах и тревогах, ее спокойная рассудительность всегда служила им поддержкой.
– Элин говорит, что не слишком верит в благодарность коронованных особ, но Стефан вправе сам выбирать себе людей, а уж правильно или неправильно он решит, это его забота.
– А ты?
– Что я! Если он пожалует мне королевскую грамоту и утвердит в должности, я буду охранять от врагов границы его земель. Если нет – вернусь к себе в Мэзбери и там, на севере, буду защищать границу с Честером, коль скоро тамошний граф вздумает расширять свои владения. А уж западные, южные и восточные границы тогда придется оборонять кому-то другому. Тебя же, дружище, я попрошу разок-другой навестить Элин, чтобы она без
