– Бонни Шелби, – повторил Клайд. – И сколько тебе лет, Бонни Шелби?

– Двадцать один! – процедила я сквозь зубы. Может, не так уж мне и нужно в этот Вегас?

– К сожалению, Бонни Шелби, ты не можешь представить мне никаких доказательств.

– Заводи машину.

– Мы никуда не поедем, малыш.

– Просто заведи. Я тебе докажу. Только обещай, что не будешь потом странно на меня смотреть.

– Странно? Это я-то? Я, в отличие от тебя, с мостов не прыгал, не улыбался как чокнутый и не пытался уехать в Вегас с незнакомым человеком, – ответил Клайд, поворачивая ключ зажигания.

Старенький «шевроле» с ревом ожил, я врубила радио и покрутила переключатель, пока не нашла радиостанцию с кантри-музыкой.

– Ты вообще слушаешь кантри? – спросила я, очень надеясь на обратное.

– Нет.

– Я так и думала.

Хантер Хейз пел о том, как помочь девушке почувствовать себя желанной. Я дослушала песню до конца. Мы с Хантером познакомились в прошлом году на церемонии вручения наград Ассоциации кантри-музыки. Он оказался очень милым и добрым, и я даже подумала, что было бы здорово пригласить его спеть на разогреве во время тура «На осколки». Но ба решила иначе, так что моя идея ни во что не вылилась.

Вслед за Хантером зазвучала Кэрри Андервуд, и я вздохнула. Глупо было надеяться, что мои песни окажутся в эфире как раз в нужный момент. Я снова прошлась по каналам, а потом выключила радио.

– Не получится. Мне нужна твоя гитара. Я надеюсь, все струны на месте?

Клайд озадаченно уставился на меня:

– Ага. Но на ней лет десять никто не играл. Да и то, что было раньше, игрой не назовешь. Она совсем расстроена.

Я перебралась на заднее сиденье, достала гитару и вернулась вперед. Проще было, конечно, выйти из машины и дойти до багажника, но я боялась, что, стоит мне высунуться из салона, как Клайд тут же уедет. Он смотрел на меня с растущим недоверием.

Я расстегнула молнию, вытащила гитару из чехла и, оставив его на заднем сиденье, перетащила инструмент вперед. Пришлось потратить минуту-другую, по очереди дергая струны и подкручивая колки. Гитара была настолько расстроена, что каждая извлеченная из нее нота походила на стон.

– Ты умеешь настраивать без тюнера?

– Я, может, и глупая, зато Господь наградил меня абсолютным слухом, – будничным тоном сообщила я.

Клайд в ответ лишь приподнял брови – то ли сомневался в моем абсолютном слухе, то ли не верил, что это дар Господа.

– Ну вот, моя милая, – проворковала я, взяв на пробу несколько аккордов, – совсем неплохо для девочки, которая отвыкла от чужих рук.

Клайд едва слышно выругался. Я сделала вид, что ничего не заметила, и начала играть вступление к одному из моих недавних хитов. Даже если Клайд ничего не понимал в кантри, он вполне мог слышать эту песню. Она вошла в саундтрек популярного летнего блокбастера и пока оставалась моим самым большим успехом на стыке жанров. Мы так часто играли эту вещь, что меня от нее уже тошнило.

Песня, как и сам блокбастер, называлась «Машина». По сюжету фильма Землю захватили пришельцы, полумашины-полулюди с другой планеты. Один из них влюбляется в земную девушку и вынужден выбирать, кем быть, человеком или машиной. Моя песня, наполненная горько-сладкой печалью, служила противовесом для динамичной экшен-сцены, подводившей сюжет к кульминации: пришелец жертвует собой ради девушки, которая не верит, что тот способен на чувства. Она слишком поздно осознает, что он вовсе не бездушная машина. Америка с удовольствием проглотила эту историю. Я надеялась, что Клайд ее тоже оценит.

– Я всего лишь машина, – пела я, – Железный скелет, Ни биения сердца, ни жалости нет. Я не знал никогда, что такое любовь. Ты не мыслишь, как я, ты глядишь сквозь меня, И в твоей доброте слишком мало огня. Почему же я здесь и у ног твоих вновь?

Клайд смотрел на меня, не двигаясь, положив руки на руль. Я не могла угадать его мысли, поэтому продолжала петь, переходя к бриджу[1], после которого следовал припев.

– Я прикрою тебя. Если хочешь – умру, А в ответ ты меня позабудешь к утру. Я растаю в ночи с отголосками сна – Просто шрам от осколка, зазор на судьбе. Если я бесполезен, зачем я тебе? Для чего тебе эта машина нужна?

– Я слышал эту песню. – Судя по тону, я не произвела на него большого впечатления.

– Знаешь, кто ее поет?

Клайд покачал головой.

– Бонни Рэй Шелби, – сказала я.

– Хочешь сказать, это ты и есть? – Он явно мне не верил.

– Да, это я, хотя дома меня зовут просто Бонни.

– Так что же Бонни Рэй Шелби делала на мосту Тобин вчера вечером?

– Вчера вечером я выступила в «ТД-гарден». Это был последний концерт. Все закончилось. – Я говорила быстро, понимая, что Клайду мои слова все равно покажутся бессмыслицей. – Я села в такси. Велела водителю ехать. Мне просто нужно было немного свободы, понимаешь?

– И что, таксист просто взял и высадил тебя на мосту?

– Я не оставила ему выбора. Открыла дверь на ходу и потребовала остановиться. Он живо нажал на тормоза. Наверное, был даже рад от меня избавиться.

Мы помолчали. Клайд, похоже, обдумывал услышанное. Я же тем временем беззвучно скользила по ладам пальцами левой руки, перебирая струны и пробуя взять аккорды. Но играть я не стала. Решила не мешать Клайду. Наконец он вздохнул и откинулся на спинку сиденья.

– Это все равно не доказательство. Я ничего не знаю про Бонни Рэй Шелби. Может, тебе еще восемнадцати нет.

Я вздохнула.

– Телефон-то у тебя есть? Загугли меня.

Вообще-то я бы предпочла обойтись без этого. Хотелось просто ехать дальше. Все дальше и дальше, не оборачиваясь. Но, скорее всего, как только Клайд поймет, что перед ним действительно Бонни Рэй Шелби, вместо меня он увидит гору денег. Этим всегда все заканчивалось.

Клайд сунул руку в карман и вытащил телефон. Это была древняя раскладушка.

– Ты мне вот этим предлагаешь загуглить?

– М-м. Нет. Откуда у тебя такой? Из музея?

– Мама очень не хотела, чтобы я ехал без телефона. Вот и всучила мне его.

– Она тебя ненавидит, что ли?

Клайд затолкал телефон в карман и встретился со мной взглядом. Мне тут же стало стыдно. Пошутила, называется. Я готова была отрезать свой длинный язык. Выражение лица Клайда заставило меня задуматься. Странно было видеть такие грустные, усталые глаза на лице совсем молодого парня. Может, у меня самой тоже такой взгляд?

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре, – ответил он.

Я кивнула, как будто соглашаясь с его словами. Глупо, конечно. Скажи он «двадцать три» или «двадцать пять», я бы все равно кивнула.

– Ты не причинишь мне зла, Клайд?

Он отшатнулся, высоко подняв брови, словно не ожидал вопроса.

– Не разрежешь на маленькие кусочки? Не будешь принуждать к каким-нибудь мерзостям?

Его глаза широко раскрылись, а потом Клайд издал короткий