— Ферн! — позвала Рита, поводив ладонью перед ее лицом. — Эй? Ты тут? Что мне ему написать?
Ферн отогнала старое воспоминание. Забавно, как прочно некоторые события застревают в памяти.
— А если что-нибудь вроде: «Даже если тебя нет рядом, я вижу только тебя. И думаю только о тебе. Твое сердце так же прекрасно, как и лицо? Твой внутренний мир так же завораживает, как игра мускулов под кожей? Думаешь ли ты обо мне?» — Ферн замолчала и посмотрела на Риту.
Та широко распахнула глаза:
— Здорово! Ты писала так в одном из своих любовных романов?
Рита была одной из немногих, кто знал, что Ферн писала любовные истории и мечтала когда-нибудь их опубликовать.
— Не знаю. Может быть, — смутилась Ферн.
— Вот! Пиши. — Рита, просияв, достала бумагу и карандаш.
Ферн попыталась вспомнить свои слова, но на этот раз выходило даже лучше. Рита хихикала и пританцовывала в предвкушении, пока подруга писала любовное послание. Когда заветный листок оказался у нее в руках, она достала из сумки духи и, побрызгав его, просунула в шкафчик Эмброуза.
Эмброуз ответил не сразу — через пару дней, когда Рита обнаружила наконец в шкафчике конверт. Она вскрыла его дрожащими руками и принялась читать про себя, хмурясь и сжимая руку Ферн все сильнее, словно это было сообщение о выигрыше в лотерею.
— Ферн! Только послушай!
Она идет во всей красе — Светла, как ночь ее страны. Вся глубь небес и звезды все В ее очах заключены…[5]Ферн удивленно подняла брови, так что они скрылись под слишком длинной челкой.
— Он пишет почти так же хорошо, как ты, Ферн!
— Лучше, — сухо ответила подруга, сдувая со лба непослушный локон. — Тот парень, который написал это, гораздо талантливее меня.
— И подпись: «Э.», — прошептала Рита. — Он посвятил мне стихи! Поверить не могу!
— М-м-м… Рита, это лорд Байрон. Очень известное стихотворение.
Рита заметно расстроилась, и Ферн поспешила утешить ее:
— Но это ведь потрясающе, что Эмброуз цитирует Байрона… в послании… к тебе… — Это действительно потрясло Ферн. Она понимала, что немногие восемнадцатилетние парни станут писать девушкам стихи, пусть и чужие.
— Мы должны ему ответить! Может, тоже кого-нибудь процитировать?
— Может быть. — Ферн размышляла, склонив голову набок.
— Или я могу сочинить что-нибудь сама. — Рита задумалась на пару мгновений, а потом просияла и открыла было рот, но Ферн опередила ее:
— Только не начинай с «розы красные, фиалки синие»![6]
— Черт. — Рита выпятила нижнюю губу. — Я не собиралась ничего говорить про фиалки! Я хотела сказать: «Розы красные и иногда розовые. Думаю, целоваться с тобой очень здорово».
Ферн рассмеялась и отмахнулась.
— Не стоит отправлять ему такое после «Она идет во всей красе…».
— Сейчас будет звонок. — Рита захлопнула шкафчик. — Напишешь что-нибудь за меня, Ферн? Пожа-а-алуйста! Ты ведь знаешь, что сама я не придумаю ничего путного! — Рита видела, что Ферн сомневается, и умоляла ее до тех пор, пока та не сдалась. Так Ферн Тейлор начала писать любовные записки Эмброузу Янгу.
1994
— Чем занимаешься? — спросила Ферн, плюхаясь на кровать Бейли и окидывая взглядом его комнату.
Давненько она не заходила сюда. Обычно они играли во дворе или гостиной. Стены его комнаты были увешаны борцовской атрибутикой, в основном команды Пенн-Стейт.[7] С ними перемежались фотографии его любимых атлетов, семейные снимки и полки с детскими книгами на самые разные темы, начиная с истории, спорта и заканчивая мифами Древней Греции и Рима.
— Составляю список, — ответил Бейли, не поднимая глаз.
— Что за список?
— Всего того, что я хочу успеть.
— И что ты уже написал?
— Не скажу.
— Почему?
— Потому что это личное, — сказал Бейли без тени раздражения.
— Ну и ладно. Может, я тоже составлю список и не скажу тебе, что в нем?
— Давай, — рассмеялся Бейли. — Но я, скорее всего, угадаю все, что ты напишешь.
Ферн схватила со стола Бейли листок бумаги и нашла ручку с эмблемой Пенн-Стейт в банке с мелочью, камушками и прочими безделушками, стоявшей на прикроватной тумбе. Она написала «СПИСОК» и уставилась на заголовок.
— Может, прочтешь мне хоть один пункт из своего списка? — робко попросила она через несколько минут, так ничего и не придумав.
Бейли вздохнул так, словно был взрослым, которого отвлекли от дела, а не десятилетним мальчишкой.
— Хорошо. Но кое-что из этого списка у меня не получится сделать прямо сейчас. Может, когда я стану старше… Но я очень хочу это сделать. И сделаю! — решительно сказал он.
— Ладно. Назови уже хоть что-нибудь, — взмолилась Ферн.
Ей не удалось ничего придумать, несмотря на прекрасное воображение. Возможно, потому что она каждый день отправлялась в приключения с персонажами книг, которые читала, и собственных историй.
— Я хочу стать героем. — Бейли посмотрел на Ферн так серьезно, будто раскрыл ей страшный секрет. — Пока не знаю, каким именно. Но хочу быть похожим на Геракла или Брюса Баумгартнера.[8]
Ферн знала, кто такой Геракл. И кто такой Брюс Баумгартнер тоже — благодаря Бейли. Это один из самых любимых его борцов, лучший в тяжелом весе, по его словам. Она с сомнением посмотрела на своего кузена, но вслух ничего не сказала. Геракл был мифическим героем, а таким большим и сильным, как Брюс Баумгартнер, Бейли никогда не стать.
— А если я не стану героем, то хотел бы просто кого-нибудь спасти, — продолжил Бейли, не подозревая, что Ферн совсем не верит в него. — Тогда мою фотографию напечатали бы в газете, и все бы знали, кто я такой.
— Я бы не хотела, чтобы все знали, кто я, — немного подумав, сказала Ферн. — Я хочу стать известной писательницей, но, наверное, возьму себе псевдоним. Это такое имя, которое ты придумываешь, чтобы люди не узнали, кто ты на самом деле, — пояснила она на случай, если Бейли был не в курсе.
— Чтобы сохранить свое имя в секрете, как Супермен… — прошептал он так, будто вариант Ферн показался ему гораздо круче.
— И никто никогда не узнает, что это я, — тихо добавила Ферн.
Это не были обычные любовные послания. Но они были именно любовными, потому что Ферн вкладывала в них всю душу, и Эмброуз, как ей казалось, тоже. Он отвечал честно и откровенно, чем вызвал у Ферн искреннее удивление. Она не писала о том, что Рите и ей в нем нравилось: черты лица, волосы, сила и всевозможные таланты. Она могла бы, но ей хотелось больше узнать о его сущности. Поэтому она осторожно подбирала слова,