Но я больше не считаю свою сестру сумасшедшей. А даже если и сумасшедшая, то совершенно безобидная, если не принимать ее всерьез. Она не скандирует, сидя на тротуаре, как тот парень с Маркет-стрит, который орет, что Калифорния обречена скатиться в океан, как тарелка с моллюсками. Она не спекулирует идеями нью-эйдж[12]. Вам не нужно платить Гуань сто пятьдесят баксов в час, чтобы послушать, что не так с вашей прошлой жизнью. Она расскажет вам бесплатно, даже если вы не спросите.
Бо́льшую часть времени Гуань ведет себя как все: стоит в очередях, торгуется, высчитывает, сколько мелочи выгадала. Утром Гуань звонила и хвасталась: «Либби-а, я вчера купила на распродаже две пары туфель по цене одной. Угадай, сколько я сэкономила! Только угадай!»
Но, как бы то ни было, Гуань странная. Иногда эта странность меня забавляет. Иногда раздражает. Но чаще я расстраиваюсь, даже сержусь, но не на Гуань, а на то, что никогда не получаешь то, что хочешь. Почему мне досталась такая сестра? Почему ей досталась я? Иногда я размышляю, как бы все повернулось, будь Гуань более нормальной. Но что такое нормальность? Может, в какой-то другой стране Гуань считалась бы совершенно обыкновенной. Может, в каких-то регионах Китая, в Гонконге или на Тайване, ее и вовсе бы почитали.
Может, есть в этом мире место, где у каждого человека имеется сестра с иньскими глазами.
* * *
Гуань сейчас около пятидесяти. Я на двенадцать лет младше, и она с гордостью подчеркивает этот факт, когда кто-то вежливо интересуется, кто из нас старше. В присутствии посторонних она любит щипать меня за щеку и напоминать, что я вся «сморщилась», поскольку курю и пью слишком много вина и кофе, тогда как у Гуань нет таких дурных привычек. Гуань любит повторять: «Если не привыкать, то и останавливаться не надо». Гуань не отличается тактом или скрытностью, у нее все написано на лице. Но дело в том, что никто не догадывается, что мы сестры.
Кевин как-то раз пошутил, что коммунисты прислали нам не того ребенка, решив, что для американцев все китайцы на одно лицо. Услышав его слова, я фантазировала, как в один прекрасный день мы получим письмо из Китая: «Ребята, сорри. Ошибочка вышла». Гуань не вписывалась в нашу семью. Наши ежегодные рождественские фото выглядят как загадка для детей: «Что не так с этим снимком?» Каждый год в центре торчит Гуань в веселеньком летнем платье, с заколками, разделяющими волосы на прямой пробор, и странноватой улыбкой от уха до уха. В конце концов мама пристроила ее помощницей официанта в китайскую забегаловку. Только месяц спустя до Гуань дошло, что в этом заведении якобы подают китайскую еду. С течением времени она не американизировалась, не стала и более похожей на нашего отца.
С другой стороны, мне все твердили наперебой, что я жутко похожа на отца и внешне, и по характеру. Тетя Бетти постоянно говорила: «Посмотрите, сколько Оливия ест и не набирает ни грамма, совсем как Джек!» Мама как-то раз заметила: «Оливия обожает разбирать все по косточкам. У нее мозг как у папы-бухгалтера. Неудивительно, что она стала фотографом!» Подобные замечания заставляли задуматься, что еще мне передалось с отцовскими генами. Унаследовала ли я его мрачность? Привычку солить фрукты? Боязнь микробов?
Гуань – моя противоположность. Это миниатюрная динамо-машина, метр с кепкой, этакий мини-бык в посудной лавке. Где Гуань, там шум и гам. Она носит фиолетовый клетчатый пиджак с бирюзовыми штанами. Она громко шепчет хриплым голосом, из-за чего кажется, будто у нее хронический ларингит, хотя на самом деле Гуань никогда не болела. Гуань раздает направо и налево предупреждения о вреде для здоровья, рецепты всяких травок-муравок и советы, как склеить что угодно, начиная с разбитых чашек и заканчивая распавшимися браками. Она перескакивает с темы на тему, всегда готова подсказать, где самые выгодные цены. Томми однажды сказал, что Гуань верит в свободу слова, поток сознания и бесплатную мойку машин, где еще и заправляют до полного бака. Единственное, что поменялось у Гуань в ее английском, – скорость, с которой она тараторит на нем. Между тем Гуань считает себя великим знатоком и частенько поправляет мужа. «Не украл, – говорит она Джорджу, – а украдывал».
Несмотря на все наши очевидные различия, Гуань считает, что мы с ней очень похожи. По ее мнению, мы связаны космической китайской пуповиной, которая дала нам одинаковые черты, мотивы, судьбу и удачу. «Мы с Либби-а, – рассказывает она всем новым знакомым, – одинаковые тут». С этими словами Гуань стучит меня по голове и продолжает: «Мы родились в год Обезьяной. Кто старше? Угадайте. Кто из нас?» И прижимается щекой к моей щеке.
Гуань так и не научилась правильно произносить мое имя Оливия. Для нее я всегда буду Либби-а. Не просто Либби, как марка томатного сока, а Либби-а: в ее устах так же звучит «Ливия», родная страна Муаммара Каддафи. Как следствие, ее муж Джордж Лю, двое его сыновей от первого брака и вся его родня тоже зовут меня Либби-а.
Эта крошечная «а» в конце жутко меня раздражает. По-китайски так окликают человека, когда хотят поздороваться, типа «Привет, Либби, иди сюда». Однажды я спросила Гуань, понравилось бы ей, если бы я всем говорила, что ее зовут «Привет, Гуань». Она шлепнула меня по руке, задыхаясь от смеха, а затем хрипло сказала: «Мне нравится, мне нравится». Хватит культурных параллелей. Короче, я – Либби-а, отныне и навсегда.
Я не говорю, что не люблю Гуань. Как можно не любить собственную сестру? Во многих отношениях она заменила мне мать. Но я часто переживаю из-за того, что не хочу с ней сближаться. Ну, то есть мы и так довольно близки. Мы всё знаем друг о друге, в основном из опыта, поскольку в течение двенадцати лет делили один шкаф и один тюбик зубной пасты, ели по утрам одну и ту же овсянку и вместе выполняли одни и те же семейные ритуалы. Мне Гуань и правда кажется милой и преданной, даже слишком преданной. Она оторвет ухо любому, кто посмеет сказать мне грубое слово. А это дорогого стоит. Просто я не хочу быть еще ближе к ней, как некоторые сестры, которые считают друг друга лучшими подругами. Я не делюсь с ней всем, как это делает Гуань, пересказывая мне самые интимные вещи. Например, на прошлой неделе она кое-что поведала о своем муже.
– Либби-а, я тут нашла родинку размером с ноздрю