Вскоре раздался топот: по коридору бежал какой-то научный сотрудник в белом халате. Я судорожно вздохнула, когда он начал что-то горячо объяснять охраннику, глядя на Эвер и беспокойно хмуря кустистые брови.
Люди не переживают за рибутов. И не бегают к ним на помощь.
Ученый извлек из кармана шприц, и у меня свело желудок, когда я сложила два и два.
С ней что-то сделали, а теперь поняли, что все испортили. Испортили ее.
Эвер выпрыгнула из постели, взлетев высоко и быстро, как никогда, и ударилась всем телом о стену. Я ахнула и стала пятиться, пока не налетела на свою кровать.
Она врезалась головой в стекло, и, когда выпрямилась, я увидела, что по ее лицу струится кровь. В ярости она зарычала на людей, и оба отскочили, а ученый чуть не выронил шприц.
– Сто семьдесят восемь!
Я перевела взгляд на охранника.
– Угомони ее! – крикнул он с другой стороны перегородки.
Эвер начала ритмично и размеренно биться головой о стену.
Бум.
Бум.
Бум.
Она была сама решимость и смотрела на людей так, словно была готова за полсекунды раскроить им лица.
– Сто семьдесят восемь! Угомони ее, я приказываю! Уложи ее на пол!
Охранник в бешенстве смотрел на меня.
Я медленно встала с кровати и сжала кулаки, но вдруг обнаружила, что меня трясет.
«Мне не страшно».
Я мысленно повторила это. Не было никаких причин бояться Эвер Пятьдесят шесть. Она никак не могла причинить мне вред.
Или могла? Никогда прежде я не видела, чтобы рибут так себя вел. В ней не было ничего от той Эвер, которую я знала.
«Мне не страшно».
Я потянулась к ее руке, но Эвер с необыкновенным проворством метнулась через комнату и вспрыгнула на свою кровать. Там она стала качаться с ноги на ногу, глядя на меня так, словно приняла вызов.
– Спокойно, Эвер, – проговорила я.
Что с ней случилось?
И вдруг она бросилась на меня. Я крепко приложилась затылком о бетонный пол. Из глаз посыпались искры, она же с силой прижала мои закинутые за плечи руки и разинула рот, пригнувшись, будто хотела вырвать шмат мяса из моей шеи.
Я брыкнулась и сшибла ее с себя; она с громким рыком врезалась в кровать. Тогда я прыгнула на нее и навалилась на спину, она отчаянно вырывалась и не переставала рычать.
Щелкнул замок, дверь распахнулась, и я услышала звук шагов.
– Держи ее, – приказал охранник.
Я стиснула зубы и склонилась над Эвер, чтобы он не увидел моего отвращения.
Ученый опустился на колени и воткнул ей в плечо иглу. Руки у него тряслись.
Да что же этот идиот делает? Мы ведь не нуждались в лекарствах.
– Теперь она уснет, – глянул он на меня. – Ей просто приснился кошмар.
Черта с два она уснет. У рибутов слишком активный обмен веществ. Ее организм переработает препарат до того, как он успеет подействовать.
Эвер обмякла, и я с удивлением посмотрела на нее. Когда я обернулась к людям, те сделали грозные лица, пытаясь меня запугать.
Трудно бояться того, кому можешь сломать шею прежде, чем он поймет, что ты уже на ногах.
– Тебе нельзя об этом рассказывать, – строго произнес ученый. – Понятно?
Нет. Непонятно.
Что они ей вкололи?
И чем напичкали до того?
Что они с ней сделали?
Люди смотрели на меня в ожидании подтверждения того, что я поверила этому нелепому объяснению.
«Тупая рибутка – у нее же мозги не работают».
Однажды один охранник так и сказал мне.
– Понятно, – кивнула я.
Они вышли из комнаты, и дверь за ними закрылась. Я соскользнула с Эвер и вгляделась в ее лицо. Глаза были закрыты, дыхание – глубокое и ровное.
Заснула. В последнее время я редко видела ее спящей.
Я осторожно перевернула ее, подхватила под мышки и взгромоздила на кровать. Потом укрыла одеялом и легла на свою постель, не в силах отвести глаз от Эвер.
Сон так и не пришел. Я пролежала всю ночь, попеременно глазея то на Эвер, то в потолок. Когда она заворочалась, я тут же вскочила, наспех переоделась в спортивный костюм и выскочила за дверь, отвернув лицо, едва мне почудилось, что она вот-вот посмотрит на меня.
Двадцать два ждал меня на беговой дорожке, следя за гонявшими по залу другими рибутами.
– Доброе утро! – радостно воскликнул он.
Я ограничилась кивком, вовсе не считая это утро таким уж добрым. Все мои мысли были заняты только Эвер, и я не могла отогнать от себя злобный взгляд ее пустых глаз. Пришла ли она в себя? Вспомнит ли о том, что случилось ночью?
Мне было велено молчать.
А приказы я никогда не нарушала.
– Идем, – сказала я, шагнув на черную резину.
Крытая беговая дорожка не входила в число моих любимых мест в КРВЧ. Это было четырехсотметровое кольцо с пуленепробиваемой пластиковой будкой в центре, в которой находился охранник. В случае драки можно было быстро опустить оконные стекла и всадить пулю в голову.
Разрушить мозг. Единственный способ убить рибута.
Плохое освещение придавало моей бледной коже тошнотворный зеленоватый оттенок. А вот смуглая кожа моего стажера выглядела примерно так же, как и на свету, – почти красиво. Я отвернулась, стараясь не думать о том, на что похожи здесь мои белесые волосы.
Двадцать два с трудом одолел четверть мили; такие способности не сулили ему ничего хорошего на случай, если придется улепетывать от рассвирепевших людей. Оставалось надеяться, что на какое-то время этого удастся избежать.
С нами на дорожке было еще несколько рибутов, и среди них – Мария Сто тридцать пять, которая со смехом оглянулась, проносясь мимо нас. Ее темные волосы развевались на бегу. На моей памяти она была одним из самых резвых стажеров.
Двадцать два сбился на нестерпимо медленную трусцу.
– Две минуты идем, одну бежим, – вздохнула я.
Он кивнул, судорожно глотая воздух. Мне пришлось признать, что я и сама не слишком настроена бегать в это утро. Хотелось прерваться.
– А ты хорошо бегала, когда попала сюда? – спросил он, когда восстановил дыхание.
– Нормально. Лучше тебя.
– Ну, это не сложно, – улыбнулся он. – Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– И мне. Мы тут надолго? А где-нибудь есть заведение для взрослых? Я ни разу не видел пожилых рибутов.
– Не знаю.
Я сомневалась в этом. К двадцати годам рибуты переставали возвращаться с заданий. Может, их переводили куда-то еще.
А может, и нет.
– Откуда ты? – спросил он.
– Из Остина.
– Я тоже. – Он просиял, словно у нас было что-то общее.
– Мы из разных Остинов, – скупо сказала я.
– Не понял? – нахмурился он.
– Ты из рико. Я из трущоб. Мы из разных Остинов.
Я никогда не видела рико – только отблеск огней над стеной, которая нас разделяла, но повидала другие Соединенные города Техаса. Нью-Даллас. Ричардс. Бонито. Несколько сотен квадратных миль посреди Техаса – вот все, что осталось от большой страны,