В ту ночь мне не спалось.

В полночь я услышала, как меня зовет Гат.

Я выглянула в окно. Он лежал на спине на деревянной тропинке, ведущей в Уиндемир. Вокруг него развалились ретриверы, вся пятерка: Бош, Грендель, Поппи, Принц Филипп и Фатима. Их хвосты тихонько стучали о землю.

В свете луны они отливали голубым.

– Спускайся, – позвал он.

Я решилась.

Свет у мамочки был выключен. Весь остров был погружен во тьму. Мы были одни, не считая собак.

– Подвинься, – скомандовала я. Тропинка была узкой. Когда я легла рядом, моя голая рука коснулась рукава его темно-зеленой охотничьей куртки.

Мы смотрели в небо. Как много звезд! Казалось, галактику охватило празднование; люди улеглись спать, и началась грандиозная отвязная вечеринка.

Я была рада, что Гат не стал умничать и разглагольствовать о созвездиях или уговаривать меня загадать желание. Но я не понимала, что означает его молчание.

– Можно взять тебя за руку? – спросил Гат.

Я молча вложила свою руку ему в ладонь.

– Сейчас Вселенная кажется такой огромной! – сказал он. – Мне нужен кто-то рядом.

– Я рядом.

Большим пальцем он погладил мою ладошку в серединке. Там вдруг соединились все мои жизненные токи, трепещущие при каждом движении его пальцев, прикосновении его кожи.

– Не уверен, что я хороший человек, – сказал он через какое-то время.

– Я тоже в себе не уверена, – ответила я. – Но буду стараться изо всех сил.

– Да. – Гат замолчал на мгновение. – Ты веришь в Бога?

– Отчасти. – Я пыталась задуматься об этом всерьез. Знала, что Гата не устроит шутливый ответ. – Когда случается что-то плохое, я молюсь или представляю, что кто-то наблюдает за мной, слышит меня. Например, в первые несколько дней после папиного отъезда я думала о Боге. Для спокойствия. Но уже давно просто плыву по течению. И пожалуй, в этом нет даже отголоска духовности.

– А я больше не верю, – признался Гат. – После поездки в Индию. Из-за ужасающей нищеты. Не могу представить, чтобы Бог позволил такое. Когда я вернулся домой, то начал замечать нищих и на улицах Нью-Йорка. Люди страдают и умирают от голода в одной из самых богатых стран мира. Просто… непохоже, что кто-то оттуда присматривает за ними. А значит, и за мной никто не присматривает.

– Это не значит, что ты плохой человек.

– Вот мама верит в Бога. Она выросла в буддистской религии, но теперь ходит в методистскую церковь. Кажется, она мной не очень довольна. – Гат редко говорил о своей матери.

– Ты не можешь верить только потому, что она тебе велела.

– Нет. Вопрос вот в чем: как быть хорошим человеком, если ты больше не веришь.

Мы смотрели в небо. Собаки зашли в дом через свою маленькую дверцу.

– Ты замерзла, – сказал Гат. – Давай-ка я дам тебе куртку.

Мне не было холодно, но я все равно села. Он тоже. Потом снял свою охотничью куртку и передал мне.

Она была нагрета его телом. Слишком широка в плечах. Теперь его руки были голыми.

Я хотела поцеловать его в этот момент. Но не решилась.

Может, он любил Ракель. Фотографии в его телефоне. Сухая роза в конверте.

На следующее утро за завтраком мама попросила меня разобрать папины вещи на чердаке Уиндемира и взять себе то, что понравится. От остального она избавится.

Уиндемир был неказистым строением с покатой крышей, прямо под которой находились две спальни из пяти. Это был единственный дом на острове с забитым чердаком. У него было большое крыльцо и современная кухня с мраморными столешницами, которые смотрелись совсем не к месту. Комнаты были просторными, и повсюду носились собаки.

Мы с Гатом забрались на чердак, прихватив по бутылочке холодного чая, и устроились на полу. Пахло древесиной. На полу сиял ослепительный квадрат от окна.

Мы и прежде бывали на чердаке.

И все же – мы никогда прежде не бывали на чердаке.

Книги всегда были папиной отдушиной. Спортивные мемуары, захватывающие детективы и рассказы рок-звезд – все написаны стариками, о которых я никогда не слышала. Гат не особо вчитывался в названия. Он сортировал книги по цвету. Красная стопка, синяя стопка, коричневая, белая, желтая.

– Ты разве ничего не хочешь почитать? – спросила я.

– Возможно.

– Как насчет «Первая база. Покинуть пределы»?

Парень рассмеялся. Покачал головой. Выровнял свою синюю стопку.

– «Зажигай с моей темной стороной»? «Герой танцпола»?

Он снова смеялся. Затем стал серьезным.

– Каденс?

– Что?

– Заткнись.

Я позволила себе засмотреться на него. Каждая его черточка была мне знакома, но при этом я словно никогда не видела его раньше.

Гат улыбнулся. Сияя. Застенчиво. Парень стал на колени, цветные книжные стопки разъехались в стороны, он протянул руки и погладил меня по волосам.

– Я люблю тебя, Кади. Серьезно.

Я наклонилась и поцеловала его.

Он коснулся моего лица. Пробежался рукой по шее и ключице. На нас лился свет из чердачного окна. Наш поцелуй был нежным и электрическим, хрупким и уверенным, пугающим и единственно верным.

Я почувствовала, как любовь потоком течет от меня к Гату и от него ко мне.

Мы были теплыми, но дрожали, мы были юными, но древними, и живыми.

Я думала, это же правда. Мы уже любим друг друга.

Уже любим.

Нас застукал дедушка. Гат вскочил на ноги. Неловко ступил на рассортированные по цвету книги, разбросанные по полу.

– Я помешал, – сказал дедуля.

– Нет, сэр.

– Конечно, помешал.

– Извини, тут такая пыль, – смущенно вставила я.

– Пенни говорит, тут может найтись что-то интересное почитать. – Дедушка поставил старый плетеный стул в центре комнаты и сел, склонившись над книгой.

Гат продолжал стоять. Ему приходилось нагибать голову под косой крышей чердака.

– Будьте осторожны, молодой человек, – внезапно и резко сказал дед.

– Простите?

– Берегите голову. Вы можете удариться.

– Вы правы, – сказал Гат. – Я могу удариться.

– Так будьте осторожны, – повторил дед.

Гат повернулся и молча спустился по лестнице.

Мы с дедулей с мгновение сидели в тишине.

– Он любит читать, – сказала я в конце концов. – Я подумала, может, он захочет взять какие-то из папиных книг.

– Ты очень дорога мне, Кади, – сказал дедушка, похлопывая меня по плечу. – Моя первая внучка.

– Я тоже люблю тебя, дедуля.

– Помнишь, как я взял тебя на бейсбольный матч? Тебе было всего четыре года!

– Конечно.

– Ты до этого еще не пробовала «Крекер Джек».

– Знаю. Ты купил две упаковки.

– Мне пришлось посадить тебя на колени, чтобы ты видела поле. Ты помнишь, Кади?

Я помнила.

– Ну-ка, расскажи.

Я знала, какого ответа ждал от меня дед. Это вошло у него в привычку. Ему и самому нравилось пересказывать ключевые моменты