– Это у меня, – сказала Делия, роясь в сумочке. Она прочитала сообщение и стиснула зубы. – Родители Роджера его кинули. Опять. Нужно его подбросить.

– Они не пойдут на выпускной? – переспросила я. – Боже, вот же уроды.

Найсы жили в нескольких кварталах от нас, в доме, похожем на наш, на такой же прекрасной улице, но с тем же успехом они могли жить на Луне, настолько отличались от наших мамы и папы. Мы с Делией росли, окруженные неизменной любовью и поддержкой родителей, и у нас в голове не укладывалось, как Найсы могут вечно наплевательски относиться к собственному сыну.

– Без проблем, – сказал папа. – Мы можем его забрать.

Делия взяла ключи от своей машины.

– Нет, я отвезу его сама. А вы, ребята, поезжайте.

– Дорогая, нам хватит времени за ним заскочить.

Она покачала головой.

– Вы знаете, каков Роджер. Он от стыда сгорит. Лучше я его отвезу.

Делия заметила, как мы обменялись любопытными взглядами, как делали всегда, когда она упоминала Роджера. Ребята клялись, что всего лишь друзья, но были неразлучны еще с детского сада. Только Роджер мог выбить мою сестру из ее жесткого графика. Их дружба была одной из тех немногих вещей, которые выявляли ее более мягкую сторону.

– Слушайте, – начала Делия. – Поездка с нами только заставит Роджера чувствовать себя еще хуже. Ему придется наблюдать за тем, как мама и папа прекрасно общаются, и это через несколько минут после того, как собственные родители в который раз его подвели.

– Ну если ты так считаешь, – протянул папа.

– Именно так я и считаю. – Делия поцеловала его в щеку, обняла маму и похлопала меня по голове. – Ведите себя хорошо, – напутствовала она. – Встретимся на месте. Езжайте не спеша, но не теряйте времени.

Она бросила на нас последний строгий взгляд, а затем пронеслась мимо прямиком в теплый майский вечер. Ее отглаженная мантия хлопала вокруг туфель на низком каблуке, что отбивали по асфальту барабанную дробь, словно бы говоря «Все. Прочь. С моего. Пути».

– Отлично, – сказала я. – Теперь мы можем остановиться и перехватить по кусочку пиццы.

Мама пригладила свои светлые, уже тронутые сединой кудри.

– Думаю, один из лучших подарков, который мы можем преподнести твоей сестре на выпускной, – это быть на месте к ее приезду.

– Подождите. – Я стащила туфли и схватила с подставки для обуви у двери свои желтые сандалии.

– Тея, ты же обещала, – укорила мама.

– Эй, я пообещала надеть это скучное платье. Одобренная Делией обувь в контракт не входила. Она ни о чем и не узнает, пока не станет слишком поздно.

Мы забрались в серебряный «Кадиллак» отца. Мама устроилась впереди, я села за ней, и мы отправились в путь из Ричмонда в Шарлоттсвилль, штат Вирджиния. Виды были ошеломляющими – зеленые холмы и деревья под безоблачным голубым небом. Я любила свой родной штат, но не собиралась в нем оставаться. Как только закончу Школу искусств в следующем году, сразу потащу свою задницу прямиком в Нью-Йорк.

– Как насчет музыки? – спросила я с заднего сиденья.

– Восемь секунд тишины, – отметил папа. – Новый рекорд.

– Музыка – это жизнь, – сказала я, смеясь. – Сразу после живописи. И «Офиса». И пиццы.

– Никакой пиццы. – Папа покрутил радио, пока не нашел мою любимую станцию, и машину заполнили звуки «Bad Romance». – Хорошо?

– С Леди Гагой не может быть плохо.

Папа ухмыльнулся.

– Поверю на слово.

Я подпрыгивала в такт песне, насколько мне позволял ремень безопасности, пока мама не убавила громкость.

– Бедняга Роджер, – сказала она. – О чем вообще думают его родители?

– Мне интересно, о чем думает Делия, – заметил папа и посмотрел на меня через зеркало заднего вида. – Вы, часом, не ведете задушевные разговоры по-сестрински? Они не встречаются?

– Понятия не имею, – ответила я. – Ты же знаешь, какова Делия. Себе на уме. Никогда ничего мне не рассказывает.

Мама изогнулась, чтобы посмотреть на меня.

– А что насчет тебя самой? Никакого парня на горизонте?

– Тогда бы я вам его представила, – сказала я. – А ни один из тех парней, с которыми я встречалась за последнее время, этого не достоин. Они считают, что я «забавная», и не хотят заводить со мной ничего серьезного. Или, может быть, я не хочу ничего серьезного с ними. Может быть, я и не способна на серьезное.

– Я уверена, что это не так, дорогая, – сказала мама.

– Делия бы с тобой поспорила.

– Я люблю твою сестру, но иногда она перегибает.

– Честно говоря, мне очень хочется влюбиться, но, полагаю, торопить события глупо. Это случится, когда случится. Я встречу того самого парня. Такого, о ком просто не смогу перестать думать. И когда мои чувства к нему найдут отражение в моем искусстве, я пойму, что он единственный.

– Мудрая философия, – заметил папа.

– Кстати, об искусстве, – подхватила мама, – как продвигается твоя последняя картина?

– Уже готова. Я закончила как раз в тот момент, когда Делия уже собиралась рвать и метать.

– Прекрасно, мне не терпится ее увидеть. – Мама шлепнула меня по колену тыльной стороной ладони. – Ты и твои пирамиды.

– Ага. – Я засмеялась. – Если когда-нибудь стану знаменитой, Египет будет моей фишкой. Как автопортреты у Кало или похожие на вагины цветы у О’Киф.

– Тея. – Папа усмехнулся.

– Я не утверждаю, что я вторая Фрида или Джорджия…

– Ты бы так не сказала, потому что ты слишком скромная, – перебила мама. – Но, как твоя мать, я имею право хвастаться, что ты ничуть не уступаешь великим.

– Это твоя святая обязанность как моей матери, – отозвалась я. – Но все равно спасибо, мам. Ты лучше всех. Я…

– Боже! – закричал отец.

Мама начала поворачиваться.

– Что?..

Вспышка бледно-голубого ослепительного хрома.

Ужасающий, оглушительный грохот. Он отдался в моих костях. В моих зубах. Он эхом пронесся через капот, через лобовое стекло.

Он все нарастал, нарастал и нарастал, разрывая нас, пока не осталось ничего.