Когда я просыпаюсь, пузырек с кровью стоит на тумбочке рядом с тремя пустыми банками пива. Знаю, пробирку надо вернуть. Они не были пронумерованы, к конверту не прилагалось описи, но кто-то все равно может заметить пропажу. Не сомневаюсь, что это посчитают попыткой фальсификации улик, даже если больше нет дела об убийстве. Зачем я ее взял? Хочется думать, что причина проста: сбор образцов и препаратов – моя вторая натура. У меня даже есть отдельный курс о том, как сделать импровизированные полевые наборы из клейкой ленты, пеналов и всего, что можно найти вокруг.

Моя лаборатория хуже гнезда сороки, столько там случайных предметов. Некоторые пригождаются сразу, другие могут долго ждать своего часа. Любопытные отверстия в найденном коконе гусеницы, например, помогли объяснить, почему цветок рос в одной среде, но не прижился всего в нескольких сотнях метров. Коллега-энтомолог узнал в этих отверстиях следы термитов. Термиты не являются естественными врагами той гусеницы, но, когда она попыталась свить кокон на ветке дерева, термиты продырявили ее домик, впустив внутрь паразитов. Гусеница погибла, не дожив до следующей стадии, когда она запорхала бы, разнося пыльцу.

Самое невинное объяснение моих поступков – рассеянность. Биоклептоманию можно по крайней мере понять. Прочие объяснения вызвали бы, скорее, омерзение. В науке сплошь и рядом совершают стандартную ошибку: воображают, будто назвать явление – все равно что его понять. Но скелет в музее или капелька крови приоткрывают только часть всей картины. Так и с кровью Джунипер: это всего лишь один пиксель большого изображения. Другое дело, скажем, ее зубная нить. Так я узнал бы, что она ела на ужин, в каком состоянии у нее зубы и, возможно, ДНК последнего человека, с которым она целовалась.

Я отмахиваюсь от мыслей о собственной мотивации, встаю и бреду в туалет. В середине процесса звонит телефон. Я споласкиваю руки – так, для порядка – и проверяю, кто звонит. Это Джулиан Стейн, филантроп, которому принадлежит фонд, предоставивший мне грант. Моя заявка была состряпана кое-как, тем не менее он протолкнул – кстати, уже не в первый раз.

Джулиан чертовски гениален. Он был вундеркиндом, который продал свою первую ИТ-компанию, когда ему было семнадцать. Он стал венчурным капиталистом и теперь невероятно богат. Казалось бы, человек добился предела мечтаний – дом с видом на мост «Золотые Ворота», пентхаусы в Нью-Йороке, лавры создателя независимых фильмов, которые он продюсирует, и тем не менее он не устает твердить, что завидует мне.

Забавная штука. Когда я беспокоюсь о том, продлит ли университет мой контракт и чем платить за квартиру, человек, летающий на собственном самолете в компании президентов, смотрит на меня с завистью. Но когда, работая в поле или даже за компьютером, я делаю захватывающее открытие только потому, что располагаю свободным временем, я его понимаю.

Я привлек его внимание, когда журнал WIRED опубликовал материал об одном моем странноватом открытии. Мне пришло в голову, как при помощи местного телефонного справочника или списка почтовой рассылки предсказать, какие города станут первыми жертвами эпидемии гриппа. Я составил список прогнозов, основанных на нескольких факторах. Главным оказалось количество однофамильцев в городе.

Люди, которые имеют одинаковые фамилии, как правило, состоят в родстве, едят вместе и без колебаний пробуют еду друг у друга с тарелок, обмениваясь микробами. Так за выходные дни возникают очаги инфекции, распространяющиеся потом на школы и места работы. Также распространению болезни способствует наличие в городе конгресс-центров. Это, конечно, не жесткое правило, но его сила и польза в том, что оно предлагает простое объяснение. Остается выяснить, соответствует ли эта теория имеющимся данным. Джулиан прочел статью, позвонил мне и посоветовал провести дополнительные исследования в этом направлении.

Я бы не стал называть нас друзьями. Его жизнь разбита на пятиминутные отрезки, и ты с сожалением понимаешь, что сразу после разговора с тобой он перейдет к следующему номеру в очень длинном списке своих контактов.

– Привет, Джулиан.

Его голос мрачен.

– Тео. Я слышал. Как ты держишься?

Я не решаюсь спросить, о чем он слышал. О моем аресте – собственно, арестом это не было – или о Джунипер. Когда имеешь дело с Джулианом, не стоит удивляться, что он узнал о чем-то слишком быстро.

Я решаю сказать то, что сказал бы менее эгоистичный человек:

– Бедная девушка.

– Ты хорошо ее знал?

– Не очень. Не разговаривал с ней несколько лет. Даже не знал, что она работала поблизости. – Кажется я слишком настойчиво подчеркиваю свою непричастность.

– Некоторое время назад я выделил ей грант.

– Неужели?

По правде говоря, узнать, кого еще финансирует Джулиан, я могу только на изредка устраиваемых им конференциях.

– Так, мелочь. Просто услышал, что она была твоей студенткой, и автоматически одобрил. Она цитировала тебя несколько раз.

Проклятье, лучше бы она забыла о моем существовании.

– Понятия не имел. Я знал ее только как студентку.

– У меня сейчас открыта ее страничка в Фейсбуке. Там столько сообщений! Наверное, она этого заслужила.

Я не в курсе, а жаль. Я переключил телефон