Он приполз в кухню. Порылся в шкафчиках и нашел коробку «Шоко-хрустиков». Затекшая левая рука неприятно зудела. С кухни было слышно, как Ульрика громко, могуче сопит в подушку. Крошечная квартирка, соседи-подростки, тевтонский храп любимой… Артур с неохотой признал, что все это пустяки, не стоящие его внимания. А точнее, неотъемлемые составляющие его жизни, без которых он – никто.
Эпоха Угрызений Совести началась с вечеринки для педсостава, где Артур познакомился с Ульрикой. Его привлекли старые добрые роковые прелести: саркастичность, молодость, немецкое происхождение. В университете она преподавала недавно – медиевистику на историческом факультете.
– Медиевистика, надо же… – повторил Артур. Он опрокинул остатки пино-гриджо в рот и смял пустой стаканчик. – А я думал, к нам теперь только цифровых гуманитариев берут.
– Фот как? – Ее «в» звучало скорее как «ф»: немецкий акцент придавал ее дыханию праздную свежесть, словно мятный леденец после обеда. – Видимо, я – то самое исключение, которое доказывает правило.
Артур был настолько заинтригован, что не стал подвергать сомнению уместность идиомы.
Вечеринку организовала Комиссия по междисциплинарному прогрессу. Эта комиссия – нарост на раковой опухоли университетского фонда пожертвований, – помимо прочего, проводила обязательные к посещению мероприятия для профессорского состава. Приглашенных выбирали случайным образом, как коллегию присяжных. И так же, как в случае с судом присяжных, народ терпеть не мог обязаловку. Однако всем уклоняющимся грозило «временное отстранение от профессиональной деятельности», а этого Артур, так и не заключивший с университетом бессрочного контракта, не мог себе позволить. Он смутно догадывался, зачем нужны подобные вечеринки: наверное, члены КМП решили, что, если загнать десяток поддатых педантов в одну комнату, они рано или поздно изобретут что-нибудь полезное и коммерчески успешное, а университету достанутся все лавры. Но профессура не желала изобретать полезное, они только мялись и разбивались на кучки по дисциплинам: гуманитарии облюбовали стол с закусками, а технари и инженеры – скамейки. Ульрика сама подошла к Артуру.
С тех пор как четверть века назад Артуру стукнуло сорок, он начал понемногу свыкаться с фактом, что женщинам он больше не интересен. Дабы окончательно с этим примириться, он решил полностью игнорировать секс во всех его проявлениях (тем более что у них с Франсин редко доходило до постели): пренебрегать женщинами так же, как они пренебрегали им. Затея была, мягко говоря, амбициозная, даже для Артура, но он неплохо справлялся – во многом благодаря непременной ежеутренней мастурбации, позволявшей ему сохранять ясность мышления хотя бы до обеда. Но проигнорировать стройную медиевистку он не мог. И она – о чудо! – тоже обратила на него внимание.
– К слову о цифровых гуманитариях, – сказала она, показывая ему мобильник.
На экране появилась фотография хипстера во фланелевой рубашке, обрамленная красным сердечком популярного приложения для знакомств.
– Мне тридцать пять. Предлагают вот такого мужчину. Как по-вашему, я достойна большего?
Артур, конечно, считал, что достойна.
– Покажите-ка остальных.
Он встал рядышком: его подбородок был примерно на уровне ее изящной ключицы. Она принялась смахивать экран влево, листая фотографии. Ее телефон оказался набит портретами брюхастых мужиков в спортивных футболках. Артур невольно приосанился. Осмелел. Безусловно, он был не пара Ульрике. С высоты своего внушительного роста она наверняка приметила его бледную плешку размером с кипу. Но вот же диво: они весело хихикали, разглядывая ее потенциальных партнеров. Господи, думал Артур, все-таки технологии – это чудо! Они дают тебе возможность разить соперников одним движением пальца, пока тебя невзначай касается бедром прекрасная немка.
– Никогда не пойму здешних мужчин, – сказала Ульрика, пряча телефон в задний карман.
– Здешних? – уточнил Артур. – Или мужчин в целом?
Она засмеялась:
– Здешних, наверное.
– Американские мужчины долго взрослеют.
– Правда?
– Ага. Это называется «продленное детство». На прошлой неделе об этом была статья в «Таймс». Значит, «Сент-Луис пост диспэтч» через годик тоже спохватится.
Ульрика опять засмеялась. Сердце Артура забилось быстрее.
– У меня был неприятный опыт общения со здешними мужчинами.
Артур отвесил ей поклон:
– Значит, мы поладим. При условии, что вы не боитесь очередного неприятного опыта.
– Вы знаете, – сказала Ульрика, – до приезда сюда я даже не знала, что есть на свете такое место – Сент-Луис, штат Миссури. – Последнее слово она произнесла как «мизери»[2].
Артур улыбнулся:
– Скажите еще раз, пожалуйста.
– Миссури?
– Да.
Он и сам удивился своим чувствам, своей способности по-прежнему испытывать влечение. Ульрика была совершенно не похожа на женщин, к которым его раньше тянуло. И хотя Артур знал похабную истину, стоявшую за вечным спором «Сиськи или попка» (правильный ответ мог быть только один: и то и другое), он все же отметил, что у этой интригующей женщины нет абсолютно ничего общего с его женой. Франсин вся была округлой, сфероидной: пышная грудь, круглое лицо, кудрявые волосы. У медиевистки же оказалась стильная маленькая грудь, которую она не прятала под бюстгальтером, и плоский зад, скромно венчавший могучие длинные ноги. В физическом плане она была прямой противоположностью Франсин. Нет, подумалось ему, не просто противоположностью – яростным отрицанием.
Выпив еще по три бумажных стаканчика вина, они отправились к ней домой и довели флирт до логического завершения.
Вечер 10 ноября. Клеймо с датой отпечаталось у Артура в мозгу. Когда дочь несколько месяцев спустя обвинила его в страшном преступлении: будто бы он «завел любовницу, стоило маме заболеть», он заставил себя вспомнить, вернуться мысленно к этой дате в календаре. Нет, Мэгги ошибалась. По иронии судьбы рак груди у Франсин обнаружили на следующий день.
И тогда же его начала грызть совесть.
Первая ночь с Ульрикой ни на йоту не сдвинула стрелку его морального компаса. Их с Франсин отношения успели превратиться в такой ад, что интрижка в его глазах была скорее шагом вперед, эволюционным скачком, нежели предательством. Сент-Луис губительно отразился на их браке: Франсин злилась на Артура из-за переезда, а он злился, потому что она злилась и потому что к шестидесяти пяти годам ему совершенно нечем было похвастаться, в то время как его ровесники уже вовсю почивали на лаврах. Безусловно, он любил жену – глубокой и непреложной любовью. Но такую любовь испытываешь к коллеге, к профессиональному сопернику, с которым вынужден десятилетиями делить один кабинет. Артур целиком и полностью зависел от Франсин: она без устали напоминала ему, кто он такой и где ему хорошо. Но, увы, их брак нельзя было назвать счастливым.
Падая в тот вечер на кровать Ульрики – его тело стремилось из оси Y к оси X, а Ульрика расставила колени на (1,0) и (–1,0), – Артур, до сих пор успешно боровшийся с соблазнами и без труда утолявший