Тело Серены буквально выходит за рамки женственности – отчасти поэтому его называли мужским, а красоту и сексуальность Серены ставили под сомнение как мужчины, так и женщины. Сама Серена даже делала ставку на это сравнение с мужчинами: она с самого начала хотела соперничать с мужчинами, быть сильной, как мужчина, хотела, чтобы ее судили, как мужчину. В 1998 году Серена ходила по одному из кортов комплекса, где проходит Открытый чемпионат Австралии, со страницей, вырванной из «пресс-гида», на которой был изображен немецкий игрок по имени Карстен Брааш, занимавший тогда 226-е место в мире: Серена уговорила его сыграть с ней матч, поклявшись, что «разнесет его».
Позже в том же году Серена распространяла флаер со своей фотографией и надписью: «КОГО УГОДНО. ГДЕ УГОДНО. КОГДА УГОДНО». В 1999 году она даже выпрашивала «уайлд-кард»[43] на мужской турнир. «Женский теннис слишком скучный, – якобы сказала она. – Я могу победить мужчину»[44]. И пока ее сравнивали с Майклом Джорданом – «Улыбка, уверенность, то, как она держится на корте, – Серена играет так, будто точно знает: я на своем месте» – ее желание играть против мужчин считали сумасбродством. «Она очень мужественная и очень сильная, – сказал Борис Беккер [45]. – Однако если начинаешь сравнивать ее с Питом Сампрасом или Андре Агасси, понимаешь: речь здесь идет о совершенно разных видах спорта»[46].
Все это происходило в то время, когда Серена доказывала свой боевой характер Женской теннисной ассоциации (WTA), все еще пытаясь сравняться со своей старшей сестрой. Как только она начала подниматься в собственном рейтинге, разговоры о соревновании с мужчинами постепенно сошли на нет, но ее слова отразились в том, что она и вправду получила ярлык «слишком мужеподобная» в глазах общественности. Сравнивая Уильямс и ее соперницу Жюстин Энен, The Mirror описал их как «девушка из настольного тенниса против женщины с тяжелыми ударами и плечами строителя»[47]. Ее, как и многих других женщин, критиковали за крики во время игры, как будто свидетельство физической усталости было чем-то неприличным – а то и вовсе нечестным, как предположила Навратилова [48].
При всей мужеподобности Серены, женских признаков у нее хватало: ее описывали как «сплошные грудь, зад и мускулы»[49]. Ее ягодицы называли «признаком афроамериканского происхождения. Они поражали своей мощью»[50]. Про грудь говорили, что она была такой большой, что «могла бы голосовать в одном штате, пока остальное тело находилось в другом»[51]. Традиционно женщины с такой фигурой, как у Серены или у другой «непокорной», Ники Минаж, воспринимались как нечто экзотическое, их выставляли напоказ, как аборигенов Южной Африки. Подобное отношение к чернокожим женщинам подчеркивало их обособленность: хотя они красивы, они другие и не подходят под господствующее определение красоты. Их тела воспринимались как костюм для Хеллоуина или как шутка; это явственно проявилось в попытках Энди Роддика и Каролин Возняцки пародировать игру Серены.
Дискуссии о теле Серены также основываются на предубеждении, что атлетизм у чернокожих – следствие происхождения, а не планомерного развития, и именно этой особенности, а не напряженным тренировкам обязана она своей силой и мастерством. Полагалось, что чернокожие наделены мощью, но не интеллектом, и соответственно они несут в себе угрозу для белых, которых легко могут сокрушить. Как заметила Бриттни К. Купер из Crunk Feminist Collective, «разговоры о «природном атлетизме» чернокожих, о том, что они «более сильные», «более дикие», «хуже думают», а женщины у них (противо) естественно сильные, неуязвимые и непривлекательные – следствие уверенности в превосходстве белой расы»[52].
Иными словами, высказывания о «не таком» теле Уиль-ямс носят не только сексистский, но и насквозь расистский характер. Но в то же время это, как и любое другое отвратительное явление в поп-культуре, проверка на прочность: насколько крепко утвердилась Уильямс в мире спорта, женского тенниса, в мире знаменитостей в конце концов. «Громила с соответствующей задницей», «женственные формы кирпичной пристройки», как писали в печально известном The Mirror. «Пусть гордится тем, что может служить примером для женщин с объемистым задом», – заявил спортивный обозреватель Джейсон Уитлок. Вот с таким лексиконом она сталкивается – и как своим телом, так и своим поведением посылает такие комментарии куда подальше[53].
Или как минимум посылает подальше идеал, за несоответствие которому ее постоянно шпыняют: под этот идеал подгоняют свои тела белые женщины с определенным уровнем достатка и образа жизни. Ее тело не создано для того, чтобы изображать модель в платье-рубашке «Энн Тейлор». Оно для того, чтобы в результате напряженных, выматывающих тренировок сокрушать противников. И само предположение, что такое тело тоже может считаться красивым и сексуальным, будет подвергаться со-мнениям, пока эталоны красоты диктуются белыми женщинами высшего класса.
Уильямс вместе с другими женщинами крепкого телосложения взялась за дело: журнал People в 2011 году провозгласил ее тело «изумительнейшим», на фотосессии для журнала New York она демонстрировала силу и форму своих ног, в августе 2016 года она появилась на обложке Self, хотя обычно это место приберегают для приверженцев пилатеса со всего мира. В интервью, данном People, она заявила, что больше всего комплиментов она слышит в адрес своей задницы и поощряет это, надевая трусики-бразильяно. «Некоторые считают, что она у меня маленькая, – говорит она, – но меня и такая устраивает». На вопрос о своем весе она отвечает: «Я на весы не становлюсь»[54].
«Я люблю свое тело и ничего не собираюсь в нем менять, – сказала она в интервью Self. – Я не прошу никого его любить. Просто позвольте мне быть такой, какая я есть. Потому что я хочу быть примером для девушки, которая выглядит так же, как я, и хочет чувствовать себя комфортно»[55]. Или, как она высказалась в интервью, данном People: «Я представляю женщин, которые хотят быть здоровыми и не изнурять себя голодом»[56].
Уильямс отвечает любителям критиковать ее тело, подчеркивая его еще более ярко. Это не значит, что она годами оттачивает особенности своей внешности. В интервью Vogue она признавалась, что в начале карьеры «ненавидела свои руки» и отказывалась от гантелей, чтобы они не сделались еще больше. «Я хотела, чтобы они казались мягкими», – объяснила она [57].