И то, как он произносит имя брата сейчас, означает: Я все еще здесь. Я всегда буду возвращаться к тебе.
Эдди небрежно бьет Джордана по руке и бежит вперед.
Джейн идет осторожно. У нее закололо в боку – младший сын снова отпустил ее руку.
У гейта требуется подождать еще. Линда Столлен, молодая женщина в белом, торопится в аптеку. Ее руки вспотели, а сердце бьется с такой скоростью, будто хочет выскочить из грудной клетки. Ее рейс из Чикаго прибыл в полночь, и все эти часы она провела на скамейке, пытаясь уснуть и прижимая к груди сумочку. Она взяла билет на самый дешевый рейс с пересадкой в Ньюарке и по дороге в аэропорт сообщила отцу, что больше никогда не попросит у него денег. Он захохотал, даже хлопнул себя по колену, как будто она только что рассказала самую смешную шутку в его жизни. Но она была настроена серьезно. На данный момент женщина уверена в двух вещах: во-первых, она больше никогда не вернется в Индиану и, во-вторых, больше никогда ни о чем не попросит отца и его третью жену.
Это уже второй визит Линды в аптеку за сутки. Она лезет в сумочку и гладит упаковку теста на беременность, купленного в Саут-Бенде. На этот раз она выбирает журнал о знаменитостях, пакет шоколадных конфет, диетическую содовую и несет их на кассу.
Криспин Кокс похрапывает в инвалидном кресле; его тело напоминает ссохшееся оригами из кожи и костей. Иногда пальцы старика трепещут, как маленькие птички, пытающиеся взлететь. Его сиделка, женщина средних лет с кустистыми бровями, подстригает ногти, расположившись на соседнем сиденье.
Джейн и Брюс сидят бок о бок в голубых креслах аэропорта и спорят, хотя никто из других пассажиров не заподозрил бы этого. Их лица безучастны, голоса тихи. Джордан и Эдди называют этот стиль родительской перепалки «Готовность к обороне четвертой степени», она их не беспокоит. Мать и отец спорят, но они скорее общаются, нежели ругаются по-настоящему. Договариваются, а не бьют по больному.
– Ситуация была опасной, – говорит Брюс.
Джейн легко качает головой:
– Джордан еще ребенок. Они бы ничего с ним не сделали, он действовал в рамках закона.
– Ты слишком наивна. Он болтал без умолку, а эта страна не очень-то склонна к справедливости, несмотря на все, что написано в конституции.
– Это ты научил его не бояться высказывать свое мнение.
Брюс поджимает губы. Ему хочется возразить, но он не может. Он обучает мальчиков на дому, а критическое мышление – неотъемлемая часть их учебного процесса. Он вспоминает недавнюю лекцию о том, как важно не принимать правила и законы за чистую монету. «Подвергайте сомнению все, – сказал он. – Все». Он провел несколько недель, пораженный узколобостью хвастливых болтунов из Колумбийского университета, отказавших ему в должности из-за того, что он не ходил на их коктейльные вечеринки. «Какое, черт возьми, отношение имеет пьяная болтовня к математике?» – спросил он тогда у заведующего кафедрой.
Брюс хочет, чтобы сыновья тоже ставили под сомнение чужие слова, но не сейчас. Стоило сказать им так: Подвергайте сомнению все, но только когда вырастете и полностью осознаете свои возможности и больше не будете жить с нами, чтобы мне не пришлось за вас беспокоиться.
– Взгляни на ту женщину, – говорит Джейн. – К подолу ее юбки пришиты колокольчики. Можешь представить себе, каково это – носить одежду, которая звенит при малейшем движении? – Она покачивает головой, будто бы насмехаясь, но на самом деле выражает уважение. Она представляет себе, как идет под звон крошечных колокольчиков. Создавая музыку, привлекая внимание каждым шагом. Эта мысль вгоняет Джейн в краску: она одета в свитер для творчества, самый удобный в ее гардеробе. А для чего оделась эта женщина?
Страх и смущение, пронзившие тело Брюса, когда он стоял у сканера, начинают рассеиваться. Он потирает виски и возносит еврейско-атеистическую молитву благодарности за то, что у него не развилась одна из его мигреней, от которых пульсируют все двадцать три кости черепа. Когда врач спросил, не знает ли он, что вызывает у него мигрень, Брюс фыркнул. Ответ был прост и очевиден: сыновья. Отцовство для него – один приступ ужаса за другим.
Когда мальчики были маленькими, Джейн часто говорила, что он держит их на руках как боевые гранаты. Брюсу кажется, что они остаются таковыми до сих пор. Основная причина, по которой он согласился переехать в Лос-Анджелес, заключается в том, что киностудия арендует им дом с большим задним двором. Брюс планирует разместить свои гранаты за этим ограждением, и, если сыновьям захочется куда-нибудь выбраться, им придется попросить его отвезти их. В Нью-Йорке Джордан и Эдди могли просто сесть в лифт и уехать.
Брюс ищет детей взглядом. Сыновья читают в дальнем конце зала, демонстрируют независимость. В это же время младший поднимает голову и смотрит на отца в ответ. Эдди тоже беспокоится. Брюс и Эдди – версии одного и того же лица, они обмениваются взглядами. Брюс заставляет себя широко улыбнуться, чтобы вызвать у сына такую же реакцию. Ему внезапно хочется увидеть его счастливым.
Женщина в звенящей юбке – высокая, крепко сложенная филиппинка – проходит между отцом и сыном, обрывая связь. Ее колокольчики звенят при каждом шаге. Крошечные бусинки украшают темные волосы. Она напевает себе под нос какую-то песню. Слова еле слышны, но она разбрасывает их по залу ожидания, как лепестки цветов: Слава, Благодать, Аллилуйя, Любовь.
Чернокожий солдат в форме стоит у окна, спиной к остальным. Метр восемьдесят роста, он широк и крепок, как добротный комод. Даже в довольно-таки просторном помещении Бенджамин Стиллман все равно выглядит внушительно. Он прислушивается к поющей женщине, голос которой напоминает ему о бабушке. Он знает, что, как и сканер, бабушка смотрит насквозь. Как только встретит его в Лос-Анджелесе, она увидит, что произошло во время драки с Гэвином; увидит пулю, пробившую его бок две недели спустя, и калоприемник, блокирующий эту дыру сейчас. Перед ней, даже несмотря на то что Бенджамин обучен хитрости и провел всю свою жизнь, скрывая правду от всех, включая себя самого, игра будет закончена. Но сейчас он просто наслаждается мелодией.
К выходу из зала ожидания подходит сотрудница авиакомпании с микрофоном в руках. Она стоит, развернувшись к пассажирам боком. На других сотрудниках форма выглядит либо мешковатой, либо слишком тесной, но на этой девушке сидит как влитая. Ее волосы собраны в аккуратный пучок, а губы накрашены красной глянцевой помадой.
Марк Лассио, писавший инструкции своему помощнику, поднимает голову. Ему тридцать два года, и за последние три года Forbes писал о нем дважды. Марк – обладатель твердого подбородка, лукавых голубых глаз и коротко подстриженных волос. Он одет в дорогой темно-серый костюм классического