— Сексом???
Ломер скорбно кивнул.
— В машине?
Пес полузакрыл глаза и очень медленно наклонил голову.
— Где именно?
Ломер чуть приподнял подбородок, показывая на заднее сиденье. Свет не видывал бигля печальней.
— А ты что делал в это время?
Фикс захохотал, не дожидаясь развязки, а Ломерпес положил руки на воображаемый руль и стал беспокойно — беспокойно, но с неподдельным интересом — поглядывать в зеркало, стараясь увидеть, как на заднем сиденье его хозяин дрючит постороннюю женщину.
— Откуда ты все это берешь? — спросил Фикс, уже во второй раз чуть не ударившись лбом о руль. Ответа он так и не дождался, но до сих пор помнил, как буквально задыхался тогда от смеха. И то, как постепенно из хохота, из рокота пролетавших мимо автомобилей, из грохота латиноамериканской музыки, доносившейся непонятно откуда, возникла цепочка цифр, выделилась из плотного потока прочих, выплюнутых радио, — их с Ломером позывные. Оба расслышали их даже по заглушенной рации, и обрадовались, хоть признаваться в этом вслух и не стали. Слишком уж тихим выдался этот вечер — подозрительно тихим. Плохо верилось, что в Лос-Анджелесе ничего не происходит, — происходит наверняка, просто они пока не в курсе. Вспыхнула «люстра», монотонно завыла сирена. Ломер давал указания, Фикс гнал машину посередине внезапно опустевшей широкой улицы. Пешеходы застывали на тротуарах, провожая глазами черно-белый автомобиль. У обоих патрульных сердце забилось быстрее — как всегда в такие минуты. Их вызвали по поводу «нарушения общественного порядка», и это могло значить все что угодно — кому-то надоело слушать, как орут друг на друга соседи, или муж решил отстегать жену ремнем, или мальчишки забрались на крышу и стреляют по крысам, что живут на пальмах, из пневматического ружья. Это не вооруженный грабеж, не убийство, чаще всего — какая-нибудь ерунда, и все шишки валятся на того, кто вызвал полицию. Чаще всего — но не всегда.
Они промчались по Альварадо к бульвару Олимпик и скользнули в лабиринт боковых улочек. Здесь царила настоящая ночь, так что Фикс выключил сирену, хотя и оставил «люстру», и в мелькавших мимо окнах стали на дюйм-другой раздергиваться шторы — жильцы недоумевали, что стряслось и кто это сдуру вызвал копов в их тихий квартал, где у каждого найдется свой скелет в шкафу, а то и парочка. В окнах дома, куда они направлялись, свет не горел. Когда граждане понимают, что к их дому направляется полиция, граждане обычно дают себе труд подняться и повернуть выключатель. Это, в конце концов, элементарные правила приличия.
— Кажется, мы с тобой припозднились, — сказал Ломер. — Люди спать легли.
— Значит, придется разбудить.
А было ли им страшно? Позже Фикс часто спрашивал себя об этом. В последующие годы он узнал о страхе все, что только можно о нем узнать, хоть по нему было и незаметно — научился прятать чувства. Но пока Фикс работал в паре с Ломером, был уверен: в любую дверь он как войдет, так и выйдет — на своих ногах.
Тот дом был невелик и с маленьким прямоугольным двориком. И был бы неотличим от других домов на этой улице, если бы не живая изгородь из бугенвиллей, сплошь усыпанная пронзительно-розовыми, как антигистаминные таблетки, цветами.
— Откуда здесь взялось такое? — удивился Ломер, проведя рукой по листьям.
Фикс постучал в дверь — сперва костяшками пальцев, потом — фонариком. И в пульсирующем свете синей мигалки заметил, что на деревянной обшивке остаются маленькие вмятины.
— Откройте, полиция! — крикнул он, хотя это наверняка было уже известно тем, кто сидел внутри.
— Проверю, что там сзади, — сказал Ломер и, посвистывая, пошел вокруг дома, светя в окна. Фикс остался ждать. В небе над Лос-Анджелесом не было звезд, а если и были, то оставались невидимы — слишком яркое сияние испускал город. Фикс засмотрелся на тонкий молодой месяц и вдруг краем глаза заметил, что в доме загорелся свет. Это Ломер включил фонарь на крыльце и открыл дверь.
— Задняя была нараспашку, — сказал он.
— Задняя была нараспашку, — повторил Фикс.
— Что ты говоришь? — переспросила Франни. Отложив журнал, она укрыла Фикса получше. Как он и обещал, Патси принесла одеяло.
— Я заснул.
— Это от бенадрила. Зато потом зуда не будет.
Он пытался сложить воедино все — эту комнату, этот день, свою дочь, Лос-Анджелес и дом неподалеку от бульвара Олимпик.
— Задняя дверь была открыта, а парадный вход — заперт. Кто бы тут не призадумался?
— Папа, о чем ты? Какой дом? Твой — в Санта-Монике?
Фикс покачал головой:
— Дом, куда мы приехали в тот вечер, когда застрелили Ломера.
— А я думала, его застрелили на заправке, — сказала Франни. Так рассказала мать, и даже сорок лет спустя Франни отлично помнила эту историю. Мать вечно воевала с Кэролайн. Возвратившись позже «комендантского часа», или нахамив Берту, или до крови разбив Франни нос, Кэролайн неизменно заявляла, что ничего бы этого не случилось, сохрани Беверли супружескую верность. Останься Беверли с Фиксом, она, Кэролайн, была бы просто образцовым членом общества. Но раз Беверли не пожелала сделать ради воспитания дочери сущей малости, раз сама все испортила, сбежав с Бертом Казинсом, то и нечего обвинять Кэролайн, что она выросла вот такой. Старая песня. Когда разгорелся именно этот скандал, они прожили в Виргинии уже дольше, чем обе девочки — в Лос-Анджелесе, однако «если бы да кабы» уже стало главным козырем Кэролайн, и она крыла им при всяком удобном случае. Франни помнила, как они с сестрой сидели в машине, в форменных клетчатых юбочках и немнущихся белых блузках, какие полагалось носить в школе Святого Сердца Иисусова, возвращаясь с уроков. А вот какая именно выходка Кэролайн повлекла за собой ссору и почему именно та ссора получилась такой яростной, — нет. Но все же прозвучали какие-то слова, заставившие Беверли рассказать им про Ломера.
— Все верно, — сказал отец. — Его убили на заправочной станции на Олимпике.
Франни, перегнувшись со своего стула, положила ладонь отцу на лоб. Волосы у него всегда, сколько она себя помнила, были цвета перца с солью, а после очередного курса химиотерапии выросла, всем на удивление, ослепительно-белая щетинка. Франни пригладила ее и сказала:
— Пожалуйста, расскажи про это, — и голос ее звучал еле слышно, хотя подслушивать было некому. Никому в этой комнате не было до них дела.
И Фиксу, никогда не любившему откровенничать, вдруг захотелось все объяснить ей. Так, чтобы Франни поняла.
— Домик был такой маленький, что мы сразу поняли — искать будем недолго, сразу найдем. В холле было три двери — в спальни и в ванную. Типовая планировка. Обнаружили их в первой же спальне. Отец, мать, четверо детей. Все сидели на кровати, в темноте. Когда мы зажгли