Вскоре Гуд сыто рыгнул, поковырял в зубах, поглядывая на диван из ротанга.
— Всего десять минут второго, — сказал он. — Я только на минуточку. Тяжелое было утро.
— Правда, сэр.
— У вас нету такой дизентерии, как у меня. Просто душу выворачивает.
— Теперь она у вас снова на месте, сэр.
— Я только на минуточку, Нэбби. — И вытянул на диванчике маленькое коренастое тело, скрестил на полном животе руки. Нэбби Адамс за ним очень пристально наблюдал. Глаза закрыты, дыхание как бы спокойное, регулярное. Нэбби на цыпочках прокрался к буфету, по-прежнему щурясь, присматриваясь. Гуд вздохнул, оглянулся.
— Нэбби, смотрите, чтоб я не проспал.
— Ни в коем случае, сэр. — Нэбби Адамс зашипел, приманил боя, проделал серию жестов: изобразил налитый стакан, выпитый стакан, бутылку большого размера, на локоть расставив огромные руки.
Бой громко весело резюмировал:
— Пиво «Якорь».
— Не так громко, старик, черт возьми. — Обезьяньи руки Нэбби Адамса изобразили трепку за волосы, а лицо — дьявольскую маску. Он взял протянутый стакан и бутылку, налил, опрокинул, налил, опрокинул, налил. С дивана раздался сонный вздох. Нэбби Адамс опрокинул остаток, вернулся на цыпочках, сел за стол, — чистое золото.
Гуд открыл глаза и спросил:
— Что там со временем?
— Полный порядок, сэр. Навалом времени. Сосните, сэр.
Гуд повернулся к нему толстым задом. Слава богу. Нэбби Адамс снова пошел на цыпочках к буфету, заказал другую бутылку, прикончил. Начинал себя чувствовать гораздо лучше. А после следующей почувствовал еще лучше. Старик Робин Гуд, бедняга, неплохой тип. Глупый, коробку передач от запасной покрышки не отличит, но не злой. Мир в целом выглядел лучше. Солнце сияло, пальмы дрожали под легким ветерком, мимо окна прошла по-настоящему хорошенькая малайская девушка. С гордой осанкой, в облегающем байю, в богатом саронге, покачивая пышными бедрами. В иссиня-черных волосах какой-то цветок; до чего нежен теплый коричневый цвет плоского, словно чашечка цветка, лица.
— Сколько времени, Нэбби?
Нэбби Адамс нервно сглотнул свое пиво.
— На часах без четверти, сэр, только они, по-моему, чуть-чуть спешат.
— Пять минут нас не волнуют, а, Нэбби?
— Нет, сэр. — Слава богу, не повернулся. Со следующей бутылкой будет шесть долларов восемьдесят. Это значит, день можно закончить с бутылкой самсу. Нэбби Адамсу не нравился горелый вкус рисового спирта, но не тревожили жуткие россказни про высокое содержанье свинца. Или можно послать куки в лавку, где торгуют тодди; конечно, после наступления темноты, потому что продавать тодди навынос запрещено законом. Перебродивший пальмовый сок довольно дешевый. Жутко гнилью воняет, да всегда нос можно заткнуть. Вкус тоже не очень хороший: горелая оберточная бумага, но все равно выпивка. Вполне годится. Если б не вкус и не запах, была бы чертовски хорошая выпивка.
Нэбби Адамс прикончил еще бутылку. Приканчивая, услыхал, как Гуд с глубокими вздохами и зевками зашевелился, поскрипывая ротангом. Значит, все. Два часа. Он пошел от буфета к столовой-гостиной. Гуд, сидя на краю дивана, протер сонные глаза, потом почесал голову сквозь седоватые редкие волосы.
— Снова за работу, Нэбби.
— Да, сэр.
Весело подскочил бой-китаец со счетом Нэбби Адамса. Нэбби Адамс адресовал ему такой зловещий взгляд, что рот боя, открывшийся для объявления суммы, захлопнулся, как крысоловка.
— Эй, парень, давай сюда счет, — велел Гуд. — Я плачу, Нэбби. Ваши бутерброды с сыром меня не разорят.
— Нет, сэр. — Нэбби Адамс в панике перехватил счет. — Я плачу, сэр. Я хочу сказать, давайте каждый за себя заплатим.
— Я плачу, Нэбби. Вы кое-чего заслуживаете за избавление от дурной привычки. Сколько там, парень?
— За мой счет, сэр, пожалуйста, — умолял Нэбби Адамс.
— Ладно. — Гуд зевнул широко, долго, показав задние пломбы и мягко поднявшийся язычок. — Вы должно быть, в деньгах теперь купаетесь, если бросили, по вашим словам. Наверно, целые кубышки накопили. Ладно, в другой раз я заплачу.
Десяти долларов не хватило. Пока Гуд потягивался на веранде, Нэбби Адамс обещал бою в другой раз принести остальное. Бой запротестовал. Нэбби Адамс продемонстрировал шесть футов восемь дюймов кавказской мужественности и предложил свистнуть за два доллара сорок. Бой пошел за тукаем. Нэбби Адамс поспешил увлечь Гуда к поджидавшей машине.
Подлый гад. Нэбби Адамс чувствовал, что с ним поступили несправедливо. День тянулся на земле, пропитанной вонючими отходами карбюраторов, усеянной бензиновыми прокладками. Вечер? Нэбби Адамс простонал в самом чреве. Есть ли горести пуще моей?
2
Виктор Краббе проспал банг (неудачное персидское слово, означающее слабый неощутимый звук) биляля, и будет спать до тех пор, пока банг-банг (удачное яванское слово) полудикой зари не принесет ему чай и бананы. Спал он на втором этаже старой, выходившей на реку Резиденции.
Река Ланчап дала свое имя штату. Она брала исток глубоко в джунглях, там, где поился маленький негроидный народец численностью около сотни, поклонявшийся грому и умевший считать лишь до двух. Водопой он делил с тиграми, гамадрилами, шнуровыми змеями, пиявками, пеландоками и прочей дикой фауной малайских речных верховий. Сунгай-Ланчап вилась дальше, охватывая аванпосты более сложной культуры: малайские деревушки, где знали Коран, где в немыслимо разнообразном пантеоне теснились пророки, нимфы и боги-деревья. Здесь на рисовых заливных полях велись кое-какие работы, достаточные для поддержания растительного гелиотропного существования. Тут была речная рыба, хоть и охраняемая богами-крокодилами устрашающей злобности; падали или сшибались обученными обезьянами, именуемыми бероки, кокосовые орехи; дуриан в сезон дуриана распространял сильнейшее зловоние. Эротические пантуны[10] и индуистские мифы развеивали уныние после accidia,[11] случавшихся время от времени. С приближением реки Ланчап к побережью появляется более прогрессивная цивилизация: два современных города, Тимах и Тахи-Панас, разжиревшие на олове и каучуке, с крупным населением из китайцев, малайцев, индусов, евразийцев, арабов, шотландцев, братьев-христиан, бледных английских администраторов. В городах эхом звучат колокольчики велорикш, гудки гладких самодовольных американских автомобилей, радио, игравшее сентиментальные пентатонические китайские мотивы, утренний кашель и плевки тукаев, крики Востока. В месте встречи реки Ланчап с Сунгаем стоит царский город Ханту, над которым господствует Метана, выстроенная архитектором из Лос-Анджелеса, благословленная луковичной, как луковица, мечетью, проклятая низким небом и высокой влажностью. Куала-Ханту.
Виктор Краббе спал крепким сном, утонув в темном мире, где история сливается с мифом.
История штата мало чем отличалась от великих соседей, Джохора и Паханга. Один малаккский князь обосновался на реке в эпоху вторжения португальцев. Он знавал прежние времена тишины,