Через неделю Лили потребовала, чтобы ее навестила сестра.
Исчерпав предлоги для отказа, Моисетта вошла в больничную палату, понурив голову, с пылающими щеками, вид у нее был более изможденный, чем у узника, ведомого на эшафот. Стены цвета яичной скорлупы создавали странную атмосферу, казалось, будто солнце, прежде освещавшее комнату, померкло. Лили в короткой ночной рубашке лежала на громоздкой сверкающей хромированной кровати.
Она посмотрела на сестру.
Их взгляды встретились, и Моисетта внутренне сжалась. Оцепенев, она перестала дышать.
– Ты знаешь, что я знаю? – с трудом выговорила Лили.
Моисетта медленно кивнула в знак подтверждения.
Лили вздохнула:
– И ты поняла это. Так поэтому ты не приходила? Тебе стыдно?
Слезы текли по щекам Моисетты.
– Я тебя прощаю.
Высвободив руку из-под покрывала, Лили коснулась запястья сестры.
– Я тебя прощаю.
Моисетта отметила, что при этих словах голос Лили зазвучал иначе. По ее руке пробежал леденящий холодок, хотя пальцы Лили излучали тепло, – но смысл фразы до нее дошел не сразу.
Лили настойчиво повторила:
– Ты моя сестра, я тебя прощаю.
Моисетта подняла голову, как приговоренный к казни, который не в силах поверить, что палач отложил в сторону топор.
Лили с трудом, медленно улыбнулась.
– Не расставаться же нам из-за парня…
Моисетта вытаращила глаза.
Лили уточнила:
– Тем более из-за этого!
Близняшки рассмеялись, хриплый, болезненный смех прорезал тишину, изгоняя тревогу, разочарование, ужас, одиночество. Моисетта бросилась в объятия сестры и разразилась неудержимыми рыданиями.
Лили любила сестру. Любила такой, какая она есть, – со всеми ошибками, ревностью, неизменным желанием присвоить то, что принадлежит старшей сестре, со склонностью к пороку, воровству, преступлению. Она смутно сознавала, что Моисетта, страдавшая больше, чем сестра, всегда будет вести себя плохо. В восемнадцать лет Лили уже не надеялась, что ей удастся переменить характер Моисетты, она могла лишь попытаться простить ее и защитить.
Выписавшись из больницы, Лили быстро пришла в себя, как будто отчаянная попытка самоубийства заставила ее одуматься. Выбравшись из туманных заводей страсти, она проанализировала ситуацию с удивительной проницательностью: она не простила Фабьена, потому что в глубине души никогда не любила его, и простила Моисетту, потому что любила. Она поклялась себе в будущем больше не путать желание с истинной любовью. Урок на всю жизнь… Ей казалось, что благодаря совершенной ошибке она постигла правду, обрела мудрость благодаря безумству.
– Бедная моя Моисетта…
По зрелом размышлении Лили заподозрила, что ее присутствие вовсе не улучшает характер Моисетты. Младшая сестра, обреченная на вечное сравнение с ней, куда более остро переживала обычные стадии взросления. Не будь рядом Лили, она не попала бы под огонь критики и спокойно следовала своим путем, причем куда меньше спотыкаясь. Эта догадка ошеломила Лили. Она мысленно проследила их историю и решила, что несет ответственность за пороки сестры. Более того, она виновна! «Никто не делает зла по своей воле» – это сократовское выражение, которое преподаватель философии как-то задал ей в качестве темы эссе, не выходило у нее из головы: Моисетта не была злой ни по натуре, ни по намерениям, такой она стала из-за Лили.
Сочтя себя виновной, Лили в следующие месяцы относилась к сестре с сердечным вниманием, так что та, успокоившись, начала забывать о своем предательстве и как ни в чем не бывало радовалась жизни.
В июне обе сдали экзамены на степень бакалавра, Лили с оценкой хорошо, Моисетта – посредственно. Это означало прощание с детством. Им предстояло войти в жизнь, найти свое место в обществе. Моисетта объявила, что собирается устроиться официанткой в кабачок в Брессе, в получасе езды от родной деревни по Форелевой дороге. Лили месяц хранила молчание, а потом сказала родителям, что хотела бы изучать право в Лионе.
Эта новость всех привела в замешательство: до сих пор Лили не заговаривала о своих планах на будущее и дороги сестер-близнецов, казалось, не должны были разойтись.
Потом Барбарены согласились с этим решением и обещали дочерям финансовую поддержку. У Моисетты выбор сестры не вызвал радости: ее страшила разлука с Лили. Мрачная, подавленная, она несколько дней отказывалась от пищи.
– Моисетта, почему ты так грустишь?
– Но, мама, ведь Лили уезжает…
– Ах ты моя бедняжка…
– Я люблю сестру, – выдохнула Моисетта.
Разумеется, она принимала за любовь то долгое сосуществование с Лили, физическую смежность, животную близость; она называла любовью привычку постоянно полагаться на сестру-близнеца; ей было комфортно находиться рядом с той, которая ни разу не предала ее; она принимала за любовь свою зависть, вожделение, злопамятность, желание отомстить, свои вспышки агрессии; она называла любовью упорную ненависть к старшей сестре.
Притворяясь, что расстроена, она насупилась. Ну вот, Лили снова звезда: за нее будут беспокоиться, тратить на нее деньги, расточать восторги. Моисетта уже предвидела, что, пока сестра будет получать высшее образование, она вновь окажется в тени, вновь станет той, о ком вечно забывают, «другой сестрой».
Лили же, со своей стороны, принимала это решение, думая и о своей судьбе, и о Моисетте, убежденная, что ее отъезд освободит сестру, которая, лишившись фона для сравнения, заживет собственной жизнью.
У отдалившихся сестер все складывалось хорошо. Лили осваивалась в Лионе – не мегаполис, конечно, но крупный город, притом как бы двойной: два холма – Фурвьер и Круа-Русс – отражались в двух реках. Лили, которой поначалу было одиноко, вскоре оказалась окружена друзьями-студентами, привлеченными блеском ее личности. Несколько юношей пытались за ней ухаживать, но Лили, у которой еще остался осадок после истории с Фабьеном, в ожидании лучшего держала всех на расстоянии, желая сосредоточиться на изучении права.
А Моисетта в своем ресторане расцвела, обязанности официантки были ей вполне по силам, и она с блеском справлялась с работой. Свободного времени у нее было больше, чем у сестры, да и к противоположному полу ее тянуло сильнее, поэтому она отваживалась на любовные авантюры. В кухне ресторана она пробовала блюда, которые подавала в зале, и точно так же по окончании смены пробовала на вкус мужчин. Свою игру она вела эффективно и осмотрительно, определяя начало и конец любовной истории, ловко управляя несуществующими влюбленностями в стремлении познать мужскую фауну, чтобы завладеть очередным самцом.
Теперь при встрече сестер уже Моисетте было что порассказать. Это доставляло Лили удовольствие и свидетельствовало о правильности ее решения уехать. Сестра явно преуспевала на пути самоутверждения.
Лили в глубине души жалела, что покинула Сен-Сорлен, родную деревню с ее