Маджетт не предполагал, что возникнут какие-либо трудности с тем, чтобы раздобыть тела, хотя по всей стране ощущался дефицит трупов, необходимых для нужд медицинского образования, что толкало врачей того времени на постоянные рейды по кладбищам в поисках свежих трупов. Понимая, что даже врач не может сразу взять три трупа и при этом не вызвать к себе подозрений, Маджетт и его подельник договорились, что каждый должен внести свою лепту в добывание «необходимых ресурсов».
Маджетт объявил, что должен поехать в Чикаго в ноябре 1885 года для того, чтобы раздобыть там свою «долю» тел. Не сумев найти работу, он поместил свою «долю» в хранилище и отбыл в Миннеаполис, где устроился на работу в аптеку. В Миннеаполисе он оставался до мая 1886 года, после чего поехал в Нью-Йорк, рассчитывая добыть «часть нужного материала там» и отправить остальное в Чикаго. «Ведь все это, – пояснил он, – все равно необходимо будет переупаковывать».
Ему пришлось оставить одну упаковку с разложившимися трупами на хранение на складе «Фиделити сторидж» в Чикаго. Другая упаковка прибыла вместе с ним в Нью-Йорк, где он поместил ее в «безопасное место». Однако во время поездки на поезде в Нью-Йорк он прочитал две газетные статьи о преступлениях, связанных со страхованием, «и тут я впервые понял, как хорошо были организованы и подготовлены ведущие страховые компании к тому, чтобы раскрывать такого рода обманы и наказывать за них». Эти статьи, утверждал он, заставили его отказаться от придуманного плана и оставить все надежды на то, чтобы когда-нибудь в будущем успешно довести до конца подобную операцию.
Но он врал. Фактически Маджетт был убежден, что главное в этом деле уже сделано – что посредством инсценированной смерти других людей он сумеет ободрать страховую компанию как липку. Как врач он знал, что не существует методов идентификации трупов, обгоревших, разложившихся или подвергнутых иным видам внешнего воздействия. И он не имел ничего против того, чтобы заниматься трупами. Они ведь были своего рода «материалом», не отличающимся от дров, хотя и вызывали больше трудностей, когда надо было от них избавиться.
Врал он и тогда, когда говорил, что нуждался в деньгах. Д. С. Хейс, хозяин дома в Муэрс-Форксе, у которого он снимал жилье, вспоминал, что часто видел в руках у Маджетта крупные суммы наличных денег. Это казалось Хейсу подозрительным, и он внимательно присматривался к Маджетту – но, как показала жизнь, присматривался недостаточно внимательно.
* * *Маджетт покинул Муэрс-Форкс в полночь, не рассчитавшись с Хейсом за жилье. Он направился в Филадельфию, где надеялся наняться на работу в аптеку и, возможно, сделаться партнером владельца. Однако, не найдя ничего подходящего, он вместо аптекаря нанялся «санитаром-надзирателем» в Норристаунскую [63] психиатрическую больницу. «На этой работе, – писал он, – я приобрел свой первый опыт общения с психически неполноценными людьми, но самое страшное заключается в том, что даже сейчас, по прошествии стольких лет, я иногда вижу во сне их лица». Через несколько дней он оставил эту работу.
Неожиданно ему подвернулась работа в одной из филадельфийских аптек. Вскоре после того, как он приступил к ней, один ребенок умер, приняв лекарство, купленное в этой аптеке, а Маджетт немедленно покинул город.
Он сел в поезд, идущий в Чикаго, но после недолгих размышлений понял, что не сможет работать аптекарем в Иллинойсе до тех пор, пока не сдаст лицензионного экзамена в столице штата Спрингфилде. В том же 1886 году сэр Артур Конан Дойль представил миру своего частного сыщика. Маджетт изменил фамилию и стал Холмсом.
* * *Холмс понял, что в Чикаго действуют новые мощные силы, порождающие какую-то сверхъестественную экспансию. Город разрастался во всех направлениях, а там, где он упирался в озеро, он рос вверх, в небо, моментально увеличивая стоимость земли внутри Петли. Куда бы Холмс ни глянул, всюду его глаз замечал факты, свидетельствующие о процветании города. Даже дым подтверждал это. Городские газеты любили покаркать о невиданном прежде росте числа рабочих, занятых в чикагской промышленности, в особенности на упаковке мясопродуктов. Холмс знал – как и все остальные, – что, пока поднимаются к небу небоскребы и скотопрогонные дворы наращивают мощность своих убойных цехов, потребность в рабочей силе будет высокой постоянно и что сами рабочие и их начальство будут искать места для проживания в городских пригородах, где им сулят хорошие дороги, чистую воду, приличные благопристойные школы, но самое главное – воздух без отвратительного зловония, источаемого гниющими отбросами скотобоен «Юнион».
По мере роста городского населения поиск жилья превратился в своего рода «квартирную лихорадку». Когда люди не могли найти или позволить себе отдельную квартиру, страждущим приходилось довольствоваться комнатами в частных домах и пансионах, где обычно в арендную плату включалась еще и стоимость еды. Перекупщики земельных участков преуспевали, создавая при этом какие-то зловещие ландшафты. В Калумете [64] примерно тысяча изящных фонарных столбов стояла посреди топкого места, освещая лишь клубящийся вокруг туман и собирая вокруг рои комаров. Теодор Драйзер, добравшийся до Чикаго почти одновременно с Холмсом, был поражен окружающим, в котором угадывались признаки весьма нерадостного будущего. «Город проложил многие мили улиц и канализационных труб через такие места, где пока можно видеть лишь один дом, стоящий в полном одиночестве, – писал он в «Сестре Керри». – Эти места, открытые ветрам, несущим тучи мусора, и проливным дождям, освещались все ночи напролет дрожащими на ветру, мерцающими газовыми фонарями на столбах, которые выстроились в длинную шеренгу».
Энглвуд был одним из самых быстро растущих пригородов. Даже взгляд новоприбывшего, такого как Холмс, замечал, что Энглвуд переживает период экономического бума. Рекламы риелторских агентств пестрели описаниями мест расположения жилья и его оценочной стоимости. Энглвуд и в самом деле рос необычайно быстро после Великого пожара 1871 года. По воспоминаниям одного местного жителя, сразу после пожара «в Энглвуде возник ажиотажный спрос на дома, и население росло столь быстро, что удовлетворить спрос на жилье было невозможно». Старые железнодорожники все еще называли его Чикагский разъезд, или Разъездная роща, или просто Разъезд, имея в виду те восемь железнодорожных линий, которые сходились в его границах, но после Гражданской войны местным жителям вдруг наскучило то, что название их поселка носит чисто индустриальный характер. В 1868 году некая миссис Х. В. Льюис предложила новое название – Энглвуд. Так назывался город в штате Нью-Джерси, в котором она прежде жила и который получил свое имя по наименованию леса в Карлайле, в Англии,