Ким решительно отвернулся от окна и прошел через две двери – одна открывалась к нему, вторая, после маленького тамбура, от него.
Ступив внутрь, он и не подумал улыбнуться: Директор не признавал вольностей. Это был человек внушительного телосложения и со значительным, строгим лицом – Ким, которого научили не обращать внимания на лица и их выражения, и то каждый раз невольно испытывал почтение. У Директора была тяжелая квадратная челюсть, и если бы не пронизывающий взгляд, запоминалась бы в его лице только она. Киму не нравились глаза директора – они напоминали ему взгляд Трейси Ричтера.
– Ну, как повеселились во Флориде? – пророкотал Директор.
– Летом Флорида просто невыносима.
Директор встал из-за заваленного бумагами стола и скрестил на груди руки – более всего он напоминал монумент горы Рашмор[10].
– Ким, мы прошли с вами долгий путь. Я принял вас на работу вопреки рекомендациям людей, мнению которых я привык доверять, – Директор выплыл из-за стола, словно авианосец в открытый океан. – Вряд ли мне стоит повторять, что вы занимаете в фонде совершенно особое положение. До определенной степени вы пользуетесь даже большей свободой, чем я сам. Такой свободой, что если об этом догадается Президент, мне головы не сносить.
– Мы оба знаем, чем это вызвано.
– Да уж, черт побери, – Директор позволил улыбке чуть растопить льды его лица. – Господи Иисусе, вы смогли проделать для нас ту работку, в которой мы отчаянно нуждались, – он развел в стороны могучие ручищи, чтобы подчеркнуть значимость того, что собирался сказать. – Пока эти придурки гонялись в Юго-Восточной Азии за своими хвостами, вы дали нам досье на самых ярых коммунистических лидеров. И досье толщиной с мою руку. – Он сложил эту самую руку в подобие пистолета. – И потом, один за другим, – он прищурил глаз, прицеливаясь, – пах, пах, пах, они исчезли во мраке.
Он поддернул манжеты, словно собирался приступить к какой-то работе:
– Но дело не в этом.
Ким уже понял, что собирался сказать ему Директор, но, черт побери, облегчать ему задачу не собирался и потому стоял молча.
– Ким, – начал Директор своим самым проникновенным голосом. – Всю жизнь вы занимались тем, что уничтожали приговоренных. Вы делаете это лучше всех. Прекрасно. За это вам и платят. – На Директора упал луч солнца, и он моргнул. – Я полагал, что здесь вы должны были бы отвлечься от своей работы, подумать о чем-нибудь еще.
– Вызнаете?..
– Да, – прервал его Директор. – Я отлично знаю, кто такой Лон Нам.
– Он убивал детей! – воскликнул Ким. – Мясник из лесов Камбоджи! Казнь, которую я для него придумал, и то была шиком мягкой.
– Что он заслужил или не заслужил, – ровно произнес Диктор, – это не вопрос. Главное: вы совершили несанкционированную экзекуцию, и вот это-то я терпеть не намерен. Даже от вас. Я ценю вашу работу, но ту, что я вам поручаю. Так что благодарите Бога, что вы не в штате ЦРУ. Тимпсон вам бы такое устроил, что вы бы ползали на пузе месяца полтора.
– Вы не должны были об этом узнать, – сказал Ким. – Это невозможно.
– Но я ведь узнал, да? – на этот раз в улыбке Директора тепла не было совсем. – Не позволяйте вашим горестям подчинять себе ваше я, Ким. А то в один прекрасный день вам придется поднять к солнцу незрячие глаза.
И он резко повернулся к столу, давая понять, что разговор окончен:
– И запомните этот урок.
* * *
Три дня в неделю Киеу работал в «Пан Пасифика» – неприбыльной организации, чьей задачей было сближение американцев с азиатами «путем культурно и художественного взаимопонимания».
«Пан Пасифика» занимала три этажа в современном здании на Мэдисон-авеню. Спонсорами ее были разные корпорации и частные лица, в немалой степени процветанию способствовала и все более активная торговля с Японией, Китаем и Таиландом.
Но широкая публика видела лишь верхушку айсберга – работу по расселению, устройству и обучению беженцев из Вьетнама и Камбоджи. Публика также знала, что организация способствовала созданию первых храмов камбоджийских буддистов на территории Соединенных Штатов – в Вашингтоне, Лос-Анджелесе и Нью-Йорке.
Деятельность же Киеу не была видна широким массам. Эти три дня в неделю он проводил, наблюдая за, казалось бы, бесконечным потоком прибывающих в страну камбоджийцев с растерянными, испуганными глазами. В их лицах он видел свое прошлое. И каждый вечер, покидая кабинет, он с благодарностью думал о безопасности, которую так неожиданно – и даже чудесно, – обрел.
В «Пан Пасифика», как и везде, где он появлялся, прежде всего обращали внимание на его экзотическую красоту. В организации, в основном, работали белые женщины – исполнительный директор с большой охотой брала на работу именно их, потому что считала женщин большими идеалистками и энтузиастками.
Со своей стороны Киеу воспринимал чрезмерное внимание с холодным любопытством: он не понимал, что такое находили в нем эти женщины. И его холодность только больше их распаляла.
А потом настал день, когда кое-кто перешел от флирта к прямым действиям – случилось это почти в то же время, когда в трехстах милях отсюда Директор вел беседу с Кимом. Киеу поднял взгляд от своего стола, и увидел, что над ним склонилась Диана Сэмсон.
Она была молодой и, поскольку работала в отделе по связям с прессой, достаточно хорошенькой: это тоже было следствием политики исполнительного директора по подбору кадров – она считала чрезвычайно важным, чтобы «Пан Пасифика» имела привлекательное лицо.
– Да? – спросил он, но карандаша, которым вычерчивал план второго нью-йоркского камбоджийского храма, не положил.
– Я бы хотела побеседовать с вами о проблемах беженцев, – объявила Диана. Ее синие глаза сияли за стеклами больших очков. – Полагаю, пришло время рассказать в прессе об этой стороне нашей деятельности. Я бы хотела начать с «Нью-Йоркера», «Бизнес уик» и «Форбса», это наиболее логично, но сначала я бы хотела обсудить с вами текст, – она наклонилась еще ниже и уперлась ладонями в стол. – Вы могли бы уделить мне время?
Киеу кивнул:
– Хорошо.
– Так, давайте прикинем... Завтра вас здесь не будет, – она, как бы раздумывая, склонила голову набок. – Может быть, сейчас?
Киеу редко ходил на ленч – работы было слишком много, кроме того, его грызла совесть: ведь он работал всего три дня в неделю. Эскиз храма еще не закончен, но, вероятно, это может подождать. Он встал из-за стола.
– У вас есть какое-то место на примете? – спросил он и заметил, что ее взгляд уперся в его грудь.
– Что, если пойти ко мне? – прошептала она.
Она жила в пяти кварталах по Восточной 17-й улице, в маленьком, но ухоженном особняке. Из окна спальни был виден огромный