Двое мужчин остановились на дорожке великолепно ухоженного типично английского сада. Один из них был довольно молодой, черноволосый, с ястребиным носом и проницательными голубыми глазами; другой – почтенного возраста, высокий, с властным лицом, окруженным ореолом выцветших светлых волос.

День шел на убыль; сквозь густую листву росших вдоль дорожки вязов и ольхи нет-нет да и проглядывало веселое солнышко, разбрасывая золотые блики то на гиацинты, то на старую лозу. Вдалеке виднелась большая усадьба в тюдоровском стиле, уютно расположенная среди шелестящих буков, стройных кипарисов и магнолий.

– Она сама виновата в том, что мы отказались от ее услуг, – обратился голубоглазый брюнет к пожилому мужчине.

– Следовало бы сказать спасибо тебе.

– Мне? Я вас не понимаю.

– Разве? – Пожилой посмотрел на своего собеседника с некоторой иронией. Он хотел добавить еще что-то, но не стал этого делать. Внешность у него была весьма примечательная: волевое лицо прирожденного лидера, умное, обаятельное и хитрое одновременно. Годы уже оставили на этом лице свой отпечаток, только глаза сохранили задор и боевой дух молодости – глаза озорного мальчишки, которому море по колено: он и на самое высокое дерево заберется, и проедет по улице, уцепившись за бампер автобуса, и вообще ему на всех наплевать, как бы ни относились окружающие к его выходкам.

– Когда я был моложе, чем ты сейчас, я значительную часть времени проводил со своими кузенами в Англии, – старик махнул рукой в сторону вишневых деревьев и боярышника, раскинувших ветви над усыпанными розовыми и сиреневыми цветами азалиями, – в этой стране я и научился любить сады.

– Сады, но не садоводство, – отозвался Рассел Слейд, – так звали более молодого мужчину, – а англичане любят сами ухаживать за своими замечательными садами.

– И правильно делают, – согласно кивнул другой, по имени Бернард Годвин. Одежда его отличалась такой же изысканностью и аккуратностью, как и сад: красивая охотничья куртка, тщательно начищенные, сверкающие на солнце ботинки на толстой подошве, причем и куртка, и ботинки были отменного качества. – Даже имея клочок земли, стоит возделывать его как можно лучше. – Годвин пристально посмотрел в глаза Расселу, которому очень важно было выдержать этот взгляд. Если не выдержит – Годвин наверняка расценит это как признак слабости.

– У Америки, Рассел, нет проблем с территорией – места много. Только Советский Союз мог составить нам в этом смысле конкуренцию. И это дает нам большие преимущества перед другими народами.

Бернард Годвин считал, что «советский» и «русский» – разные понятия, что Россия отдельное государство, наряду с прибалтийскими республиками, Грузией и Арменией, Украиной, входившими в состав бывшего Советского Союза. И Годвин, и Рассел Слейд получили изрядное образование в области советской политики и экономики, но пришли к противоположным выводам. Слейд считал, чем острее встанет национальный вопрос перед русскими, тем лучше; чем дольше будут раздирать Россию национальные проблемы, тем выгоднее для Америки. Есть гласность или нет гласности, – значения не имеет, гораздо важнее нестабильная, слабая Россия, которой можно управлять. Попытка помочь ей найти выход из кризиса казалась Слейду чистым безумием.

– Слава Богу, понятие «советский народ» ушло в прошлое, – рассуждал Годвин, обходя с любовью возделанную разноцветную клумбу, – но сейчас там каждая республика хочет стать абсолютно независимым государством, отсюда и хаос, неразбериха, государство развалилось и неизвестно, чем это в будущем грозит нам. Хорошо бы навести порядок в этом бедламе.

– Ну и какую роль в этом ты отводишь Тори Нан? – спросил его Слейд.

Годвин неопределенно махнул женственной рукой:

– С Тори это исключительно твоя затея, с самого начала.

Слейд почувствовал в тоне собеседника неодобрение и поспешил признать свою вину:

– Что ж, я согласен, видимо, тот способ, который я избрал, чтобы вернуть ее в нашу организацию, оказался не совсем удачным.

– Не совсем удачный – это не то слово. Ужасный, особенно из-за Ариеля Солареса.

– Да, безусловно. Жаль, что потеряли такого сотрудника.

– Позволь напомнить тебе, Рассел, что мы не в бейсбол играем, где счет идет на очки. За любой неудачный ход люди расплачиваются жизнью. Смерть Солареса – большая потеря для нас.

«Так вот зачем старик вызвал меня в свою загородную резиденцию, – подумалось Слейду. – Сад, цветы, птицы поют, деревенская идиллия, романтика. Только сам Бернард далек от этой романтики и по-прежнему полон желчи».

Рассел внимательно смотрел на Годвина и мысленно укорял себя: каким он был наивным, надеясь, что, возглавив Центр, обретет долгожданную власть. Старик был живым доказательством противного.

Бернард Годвин, человек, который создал Центр и, несмотря на многочисленные слухи о его плохом здоровье и даже близкой смерти, продолжал здравствовать, постоянно находился в курсе всех дел, по-прежнему оставался у кормила власти, хотя формально главой фирмы стал Рассел.

Рассел Слейд жаждал этой власти больше всего на свете. Используя коварство, вероломство и обман – три довольно сомнительные добродетели, – он неуклонно и быстро поднимался по служебной лестнице, превзойдя всех – за исключением Годвина, конечно, – по работоспособности и уму. Никто лучше Рассела не мог систематизировать беспорядочные, разрозненные сведения, поступающие от оперативных сотрудников, разбросанных по всему свету, и выделить в них главное, определить по ним возможное дальнейшее развитие событий в той или иной ситуации. По нескольким незначительным деталям или одному какому-либо признаку Слейд мог восстановить полную картину. Кроме того, он был талантливым, от Бога, администратором, умел организовать дело таким образом, что люди работали с полной отдачей, на пределе своих возможностей. Все эти достоинства не оставались незамеченными, и Годвин оценил их, дав Расселу возможность занять достойный его пост.

И все-таки Слейд подозревал, что старик ему завидует, завидует его молодости и не желает отдавать власть в его руки. Может быть, Рассел и ошибался, но факт оставался фактом, что Годвин не до конца ввел Слейда в курс своих дел, не раскрыл свои обширные связи, обеспечивающие ему такой вес, что даже президенты вынуждены были с ним считаться.

– Рассел, разреши мне дать тебе маленький совет, –