– На шестой метке, – подтвердил он. – Приезжай как-нибудь со мной и попробуй.

– И разговаривать со всеми дубиноголовыми банкирами, с которыми ты играешь? Нет уж, пусть лучше меня терзает термагант.

– Кто?

– Термагант. Знаешь, что такое гарпия?

– Конечно. Женщина, которая никогда не замолчит.

– Розу каким именем ни назови, – засмеялся я. – Только эта воняет до небес.

– Ты Донателлу, что ли, называл термагантом?

– Ответ утвердительный, друг мой. – Я посмотрел на деревянную Мельпомену. – А теперь моя личная муза стала термагантом. Смешно, правда?

– Кто это сказал, что мы все получаем то, чего заслуживаем?

– Ты, наверное. Только что.

– Мне кажется, у тебя затык, – сказал Рей.

– Как у забитой кирпичами кишки.

– У тебя еще есть время присоединиться ко мне на девятой. Займись каким-нибудь легким спортом вместо этой смертельной дряни, к которой ты стремишься. Знаешь, солнышко вышло, птички чирикают.

– Из этих птичек некоторые входят в список угрожаемых видов. Так что смотри, как бы тебе большой клюшкой не угробить одну из таких.

– Я не очень хорошо работаю большой клюшкой, – сказал Рей. – За шестой я пользуюсь третьим номером деревянной.

– Вот тут между нами и разница, Рей. Я пользуюсь большой, чтобы добраться до зеленой за два удара. Рискуй, старина. Не бойся рисковать.

– Не забывай, что я бухгалтер. Слово «риск» в мой словарь не входит. – Он что-то сказал кому-то из своих дубоголовых партнеров, и я подумал, не пропустил ли он очередь из-за разговора. Он вообще-то не любил проигрывать в гольф. – Послушай, у твоего брата на этот раз действительно есть кое-что для тебя важное.

– Это так же невозможно физически, как вставить голову себе же в задницу. Хотя в случае Германа...

– Билл, кончай нести ерунду. Лили умирает.

– Уг-гу. – Я глотнул мескаля.

– Слушай, ты не... в смысле, не теряй голову, в общем.

– Ни в коем случае, старина.

– Да, вижу. Ну, что ж, это не должно меня удивить. Ты ее не видел – сколько?

– Тридцать лет.

– Она твоя сестра.

– Она была умственно отсталой, – дал я поправку. И заметил, что говорю о ней в прошедшем времени. – Не могла двигаться, чтобы за все подряд не хвататься, не могла ни слова произнести. Не могла ни одной мысли в голове удержать.

– Суров ты, Билл.

Я почувствовал, что с меня хватит.

– Слушай, Рей, это не ты должен был прожить с ней все кошмарное детство, не тебе она блевала в лицо, не при тебе она всю ночь вопила, как котенок с глистами, не у тебя она хотела вырвать волосы с корнем, как только оказывалась близко. Не у тебя бывало по три-четыре драки в неделю из-за жестокости твоих одноклассников. Не ты должен был жить с родителями, настолько перепуганными, дошедшие до такого отчаяния, что стали беспомощны, как дети. Они цеплялись за любую соломинку – шарлатанов, целителей, гадалок. Не тебе пришлось четырнадцать лет подряд смотреть в лицо безумия. Господи, у меня и сейчас мурашки по коже!

Он помолчал.

– Она при смерти, Билл. Герман ясно дал понять, что не имеет никаких определенных пожеланий в смысле организации. Так что бы ты хотел сделать?

– Я бы хотел забыть, что она вообще была на свете, вот что:

Рей снова вздохнул:

– Тогда я ее кремирую, когда она умрет.

– Как твоя левая нога захочет, – ответил я. – Развей этот гадский пепел на четыре ветра. – Я выждал и добавил: – И знаешь что, Рей?

– Что, Билл?

– Даже не думай говорить мне, что я там должен быть, когда это произойдет.

Разговор задал тон. Повесив трубку, я был мрачен и зол. Будь оно иначе, то, что случилось после этого, могло выйти по другому. Но было не иначе, а потому вышло так.

А после случилось, что в бар принесло Таззмана. Не то что я тогда знал это имя – я его и в глаза раньше не видел.

– Эй вы, беломазые, ручки в гору и делай, как я скажу!

Таззман оказался высоким мертвенно-серым чернокожим с впалой грудью, нечесанными волосами как у Джими Хендрикса и лицом как у Айка Тернера, только он был очень, очень молод. Заученная злобность лица явно уходила вглубь не больше, чем на миллиметр, и легла на него скорее в силу обстоятельств, чем природных свойств. Мы с Майком решили обратить внимание, поскольку у него в руках был устрашающего вида автоматический пистолет, который смотрел на нас.

Он вошел в бар, – движения нервные, резкие, – и уставился на нас.

– Ты! – сказал он Майку. – Деньги давай.

– Скажи, детка, тебе раньше приходилось это делать? – спросил я, пока Майк искал ответ. – Я в том смысле, что сейчас понедельник, одиннадцать утра. Здесь только мы с Майком. Какие деньги ты думаешь найти в кассе?

По испуганному взгляду, который кинул мне Майк, я понял, что он не любитель приключений. Плохо. Кто-то должен взять контроль над ситуацией, иначе нам обоим будет очень неприятно.

– Умник! – огрызнулся Таззман. – Тащи сюда свою умную белую задницу и заряжай вот этот мешок. Грузи все из кассы и из карманов тоже.

Я раскрыл бумажник. От вида двух вывалившихся пятерок мне стало даже стыдно на минутку.

– А, блин! – выразил свое мнение Таззман, подхватывая бумажки с такой опытностью, что я даже не заметил их исчезновения. – Хоть часы у тебя есть?

– Время для меня ничего не значит, – сказал я, показывая пустые запястья. – Кстати о времени: мне кажется, что ты уже кучу времени ничего не ел.

Этот Таззман закусил губу и полыхнул на меня взглядом, оценивая ситуацию. Был он напряжен, как медведь, учуявший человека, и это должно было меня насторожить. Но, как я уже сказал, эти телефонные разговоры меня здорово вывели из себя и я был готов схлестнуться с первым, кто попадется на дороге. Глупость, да? У древних греков было для этого более подходящее слово: хубрис.

– Майк, сделай ему бургер, ладно? – Поскольку Таззман уже ничего не понимал, я решил надавить: – Как тебя зовут?

– А?

У него был дурацкий вид. Вряд ли можно поставить это ему в вину. Ограбление пошло совсем не так, как он предвидел.

– Есть же у тебя имя? – Я вышел из кабинки. – Меня зовут Билл, а его, как я тебе уже сказал, Майк. Как тебя друзья называют?

– Смеяться надо мной решил? Я твою белую задницу оторву, можешь не сомневаться!

– Я не смеюсь.

Он прищурился на меня с подозрением.

– Нет у меня друзей. – Он поджал губы, перевел глаза с меня на Майка и обратно. – Таззман меня зовут, за волосы. – Он коснулся волос рукой, они не поддались ни на дюйм. – Пацаны говорят, у меня от них вид как у таззманского дьявола – что-то вроде. – Так у него выходило слово «тасманский». Он ткнул пистолетом в сторону Майка. – Он мне в самом деле бургер сделает?

– А как же, – сказал я, давая знак Майку.

Пока Майк разворачивал котлету и плюхал ее на сковородку, я шагнул