Сивит редко снисходил до копошащихся вокруг обывателей и обычно лишь краешком глаза замечал их суетливую возню. Их устремления ограничивались вторым автомобилем, заботы – парочкой отпрысков, а горизонт – расстоянием, преодолеваемым за час пути на службу. Сивит содрогался, когда ему случалось представить себя на месте любого из них.
В то же время иногда его удивляло и смущало, сколь мало он сожалеет о своей неудавшейся судьбе. Сивит находил в себе сходство с послушником, который, пройдя долгий путь постижения духовных истин, понял вдруг, что не в состоянии дать монашеского обета.
В своих скитаниях Сивит не раз оказывался во многих святых местах. (Однажды, лет двадцать тому назад, его даже чуть не убили в одном таком святилище и он был вынужден убрать противника.) Доводилось ему встречать и благочестие, да только оно редко сочеталось с чистотой души. Сивит знавал иных своих коллег, еженедельно посещавших церковь, и у него сложилось впечатление, что как раз таким-то убийство и доставляет наивысшее удовольствие. У Сивита же его работа не вызывала того животного, отчасти томного наслаждения, которое, он знал, испытывали многие другие. Хотя, разумеется – время от времени оправдывал он их, – на свете не так уж много людей, которые, подобно мне, способны хорошо выполнять такого рода задания, не получая никакого удовлетворения.
Все это относилось к теневой стороне тайного мира, в котором он обитал. А вообще-то Сивит врос в него, и этот мир ему нравился. Словно чашка горячего чая в доме англичанина, у него всегда была наготове мысль о своей причастности к секретной службе – мысль согревала, давала ощущение обособленности, независимости, наконец, иллюзию неограниченной свободы. Сивит виделся себе коршуном, взмывающим ввысь в свирепых потоках ветра, упивающимся противоборством с необузданной стихией. Такое недоступно воображению обыкновенных приземленных тварей. Благодаря своему образу жизни Сивит попадал в разряд исключительных, недосягаемых существ.
Однако за все приходится платить. И раз за разом, выполнив задание, он низвергался с высот и начинал тонуть в трясине омерзения. Грудь безжалостно сдавливало, будто в тисках, разум мутился, становилось нечем дышать. И Сивит снова и снова проходил через чистилище. Потом возвращался.
Но сейчас все изменилось, и одному Сивиту было понятно, почему.
Геккон продолжал смотреть на него. Сивит схватил бутылку, налил виски на четыре пальца, но тут же отставил стакан в сторону. Соскользнув с кровати, преклонил колена и обратился к Богу, в которого не умел верить, прося ниспослать ему просветление. Кому он молился – Будде? Иегове? Иисусу? – Сивит не смог бы ответить. В эти минуты тяжелейшего кризиса, когда, как он полагал, решалось будущее мира, Сивит испытывал необходимость в беседе с кем-то, кто выше его. Митико назвала бы это высшее существо природой. Сивит же мог только склонить голову и отдаться на волю потока мыслей.
Он выплеснул спиртное в раковину. Неиспользованный лед за ночь растаял в ведерке, и Сивит зачерпнул прохладной воды. Потом, стараясь не встречаться взглядом с ящерицей на стене, побрел к занавешенной двери и вышел в лоджию. Пристальный, вселяющий тревогу взгляд геккона действовал на его обострившиеся чувства почти как человеческий.
Сивит всегда снимал номер на одном из верхних этажей отеля – непременное условие, дававшее ему определенные преимущества. Во-первых, с высоты, радуя глаз и поднимая настроение, открывался великолепный вид, а во-вторых, с профессиональной точки зрения это было необходимо для быстрой оценки обстановки на случай возможных неожиданностей. Жизнь научила Сивита быть крайне осторожным и предусмотрительным.
Внизу, сквозь шуршащие и потрескивающие пальмовые кроны и тропическое изобилие орхидей, маняще поблескивали лазурные воды Молокайского пролива. Утренний бриз утих, и Сивит определил опытным взглядом, что день предстоит безветренный – превосходный денек для рыбалки.
Будь он в другом состоянии, он уже сейчас следил бы за блестящей леской, уходящей в воду, чувствовал бы ее натяжение и подрагивание, а потом – резкий, мощный рывок, означающий, что глубоководная онага схватила наживку. Сивиту почудился вкус соли на губах, а мышцы непроизвольно напряглись и дыхание участилось, словно он наяву вываживал тяжелую, упирающуюся рыбину. А потом он бы сам ее выпотрошил и приготовил, и вкуснее этого блюда ничего не придумать.
Сивит вздохнул, освобождаясь от грез. Да, рыбалка сейчас была бы очень кстати – отвлечься, очиститься душой от шлаков и накипи, оставленных последним заданием.
«Прополка». На профессиональном жаргоне, странном, как наречие африканских бушменов, этим словом обозначалось санкционированное убийство.
Внизу, под галереей, появились молодые парень и девушка в спортивных трусах. Высоко поднимая ноги, они бежали по густой траве. Каркая, с ветки снялся вспугнутый минас. Сивит проследил глазами полет птицы и внезапно заметил возле кокосовой пальмы еще одну человеческую фигуру. Человек стоял, прячась в тени ствола, но и на седьмом этаже Сивита вдруг пронзило могильным холодом – столь мощная угроза исходила от фигуры этого человека.
Сивит мгновенно потерял интерес к улепетывающему минасу, к бегунам трусцой, забыл про теплый ветерок и про великолепный, издавна полюбившийся ему вид на остров Молокаи. С этого мгновения для него существовал только человек внизу. Профессионал не только в убийстве, но и в слежке, Сивит обладал способностью мгновенно опознавать людей на расстоянии по мельчайшим характерным деталям их осанки, походки, мимики, поведения и Бог знает чего еще. Для пущей уверенности он переместился в дальний конец лоджии. Листья пальмы раскачивались, продолжая скрывать стоящего внизу, но угол зрения изменился, и Сивит наконец сумел мельком взглянуть на лицо.
Стакан выскользнул из его руки и со звоном разбился о цементный пол. Сивит вдруг осознал, что цепляется за ограждение, в глазах поплыли темные круги, он судорожно хватал ртом воздух и старался не упасть на колени. Нет, этого не может быть! Неужели так скоро? Я еще не успел восстановиться, думал он. Изнурительнейшая гонка – и вот так, сразу, безо всякой передышки... Это просто невозможно!
Но ему ли было не знать: все возможно. Значит, его уже отыскали.
Сивит оторвался от перил, бросился в комнату и больно ссадил колено об угол кровати. Пошатываясь, добрался до ванной, где согнулся в мучительных конвульсиях, содрогаясь от рвоты. Он не успел эмоционально подготовиться к тому, что предстояло. Боже милостивый, подумал он, защити! Защити меня и тех, кого я люблю, если мне самому это не удастся.
В воображении, подстегиваемом паникой, ему уже виделась надвигающаяся смертная мука... Стоп! –