На экране засветилось лицо Воля. Он не мог видеть Грэхема, который находился за пределами угла обзора камеры, и поэтому говорил, обращаясь к Сангстеру.
– Похоже, что Уэбб страдал чесоткой.
– Чесоткой? – в замешательстве переспросил Сангстер. – С чего вы взяли?
– Он разукрасил йодом всю левую руку, от локтя до плеча.
– Какого черта? – Сангстер бросил умоляющий взгляд на безмолвствующего Грэхема.
– Понятия не имею. С рукой вроде бы все в порядке. У меня такая версия: или у него была чесотка, или он таким образом удовлетворял свои художественные наклонности. – Суровое лицо Воля искривила скупая умешка. – Вскрытие еще не закончено, только я подумал, что стоит сообщить вам об этом. Если вы сдаетесь, я готов вам загадать не менее дурацкую загадку.
– Кончай, парень, – обрезал его Сангстер.
– У Мейо тоже была чесотка.
– Ты что же, хочешь сказать, что он тоже разрисовал себе руку?
– Ну да, йодом, – злорадно подтвердил Воль. – Левую – от локтя до плеча.
Зачарованно глядя на экран, Сангстер сделал долгий глубокий вдох
– Благодарю, – сказал он. Повесил трубку и с тоской посмотрел на Грэхема.
– Я пошел, – сказал тот.
На лице у доктора Кертис было строгое профессиональное выражение спокойной уверенности, которое Грэхем предпочитал игнорировать. Еще у нее была копна непокорных черных кудрей и приятная округлость форм, коими он восхищался столь неприкрыто, что это неизменно выводило ее из себя.
– Весь последний месяц Ирвин вел себя очень необычно, – проговорила она, подчеркнуто стараясь сосредоточить внимание Грэхема на цели его визита.
– Он не захотел мне довериться, а ведь а так старалась ему помочь. Боюсь, он принял мой интерес за проявление женского любопытства. В прошлый четверг его и без того странное состояние еще больше обострилось: он уже не мог скрыть, что чего-то опасается. Я стала бояться, что он на грани нервного срыва, и посоветовала ему отдохнуть.
– Что же из произошедшего в тот четверг могло так его встревожить?
– Ничего, – уверенно ответила она. – Во всяком случае, ничего такого, что могло бы столь серьезно на него повлиять и совсем вывести из равновесия. Конечно, его очень опечалила весть о смерти доктора Шеридана, и все-таки не понимаю, почему же.
– Простите, – перебил ее Грэхем, – а кто такой Шеридан?
– Старый приятель Ирвина, английский ученый. Он умер в прошлый четверг, насколько мне известно, от сердечного приступа.
– Еще один! – вырвалось у Грэхема.
– Не поняла, – большие черные глаза доктора Кертис удивленно распахнулись.
– Это я так, к слову, – уклончиво ответил Грехем. Потом подался вперед, на его худощавом лице появилось решительное выражение. – Нет ли у Ирвина друга или знакомого по фамилии Фосетт? – спросил он.
Ее глаза распахнулись еще шире:
– Как же, доктор Фосетт. Он врач, практикует в Государственной психиатрической клинике и живет там же при ней. А что, он имеет какое-то отношение и смерти Ирвина?
– Ну конечно, нет. – Грэхем отметил явное замешательство, омрачившее ее обычную невозмутимость. Он почувствовал искушение воспользоваться им и задать ей еще несколько вопросов. Но какой-то неуловимый подсознательный сигнал, какое-то смутное предчувствие опасности удержали его. Повинуясь внутреннему импульсу и при этом ощущая себя круглым дураком, он продолжил беседу.
– Наше ведомство проявляет особый интерес к работе вашего брата, и в связи с его трагической кончиной нам еще предстоит кое-что выяснить.
По-видимому, его слова удовлетворили доктора Кертис, и она протянула ему прохладную ладонь:
– Всегда рада вам помочь.
Он так долго не отпускал ее руку, что ей пришлось самой прервать рукопожатие.
– Вы и так помогаете, постоянно укрепляя мою моральную устойчивость, – укоризненно произнес он.
Попрощавшись, Грэхем сбежал по лестнице, соединявшей двадцатый этаж, где располагалось отделение хирургии, с уровнем «воздушки» – скоростного шоссе, протянутого на мощных опорах в трехстах футах над землей.
Полицейский гиромобиль с визгом притормозил у клиники и остановился как раз в тот момент, когда Грэхем достиг подножия лестницы.
Из бокового окна показалась голова лейтенанта Вола.
– Сангстер сказал мне, что вы здесь, – объяснил ой. – Вот я и заехал, чтобы вас прихватить.
– Что новенького? – спросил Грэхем, залезая в длинную машину. – Вид у вас, как у ищейки, взявшей след.
– Кто-то из ребят обнаружил, что свой последний телефонный звонок и Мейо, и Уэбб адресовали одному и тому же ученому мужу по фамилии Дейкин. – Воль нажал на рычаг акселератора, и мощная двуместная машина рванулась вперед; тихонько запел спрятанный под капотом гироскоп. – Так вот, этот Дейкин живет на Уильям-стрит, как раз по соседству с вашей берлогой. Вы его знаете?
– Как самого себя. Да и вы должны его знать.
– Я? С какой стати?
Воль крутанул рулевое колесо, с обычной для полицейских бесшабашностью одолевая поворот. Гиромобиль устойчиво держал курс, – седоков же резко швырнуло в сторону. Грэхем ухватился за поручень. Когда лейтенант пулей обогнал четыре машины, мчавшиеся по воздушке, водителей чуть не хватил столбняк, и они еще долго ошарашенно глазели вслед.
Переведя дух, Грэхем спросил:
– Когда полиция отказалась от муляжей при изготовлении слепков?
– Да уж лет пять, – Воль решил щегольнуть своей осведомленностью. – Теперь мы снимаем отпечатки стереоскопической камерой. Чтобы получить рельефные отпечатки на волокнистых материалах, их снимают в параллельных лучах света.
– Знаю -знаю. Но почему теперь стали применять именно этот метод?
– Потому что он удобнее и к тому же абсолютно точен.
– Его стали использовать с тех пор, как был открыт метод измерения глубины стереоскопического изображения при помощи… Фу ты, черт – бросив на спутника смущенный взгляд, он закончил, – При помощи стереоскопического верньера Дейкина.
– Вот именно. Это и есть тот самый Дейкин. Наше ведомство финансировало его работу. И довольно часто за свои денежки мы имели неплохие результаты.
Воль воздержался от дальнейших высказываний и целиком сосредоточился на управлении. Уильям стрит стремительно приближалась. Ее небоскребы напоминали шагающих навстречу великанов.
Сделав крутой вираж, сопровождавшийся отчаянным визгом покрышки заднего колеса, гиромобиль скользнул с воздушки на спиральный спуск н стал с головокружительной скоростью отсчитывать витки.
Так же стремительно они вылетели на нижний уровень. Воль выровнял машину и сказал:
– Хороша карусель – как раз по мне!
Грэхем проглотил подобающую реплику, уже готовую сорваться с языка. Его внимание привлек стройный корпус приближающегося гиромобиля, длинный и низкий, отделанный бронзой и алюминием. Он молнией промчался им навстречу по Уильям стрит, проскочил мимо, со свистом тараня воздух, взлетел по пандусу к спирали, по которой они только что спустились. Когда он проносился мимо, зоркие глаза Грэхема уловили бледное, осунувшееся лицо и застывший взгляд, устремленный вперед сквозь лобовое стекло машины.
– Вот он! – отчаянно крикнул Грэхем. – Скорее, Воль, – это же Дейкин!
Воль резко