Что делать с детскими книжками? Они принадлежат Брэду, не только его отцу. От мысли, что Джек может их забрать для своих будущих детей, Кэролайн чуть не бросилась разводить огонь в печке. Сжечь все! А может, надо оставить их Брэду? Нужны ли ему старые детские книжки? Брэд страшно разозлился на отца за уход. А мать ему хотелось защитить. Кэролайн все еще платит за мобильник сына, отцу он не звонит, это точно.
Но раньше отец с сыном всегда много общались, особенно тут, в коттедже. Здесь вообще все было иначе, подумала она, оглядывая комнату. Чем дальше от города они отъезжали, тем больше жизненные роли теряли четкость, размывались, покуда необходимость постоянно держать марку не исчезала совсем. Тут Брэд не принадлежал ей, а Джек – работе, все трое просто-напросто принадлежали друг другу.
Понятно, что Мэрион имела в виду, когда вчера говорила о браке. Тут, в коттедже, это хорошо осознаешь, лучше, чем в других местах. За годы брака она не раз ощущала эти приливы и отливы чувств. Бывали дни засухи, когда жизнь с Джеком становилась еще одним пунктом в списке дел. Потом снова возвращалось что-то такое знакомое – а с ним благодарность и узнавание, – о да, вот оно какое, как же она могла забыть? Часто любовь к мужу возвращалась именно тут, в коттедже: вот он взглянул на нее, на минуту оторвавшись от кроссворда, вот пришел помочь перестелить белье в спальне.
А потом, увы, все забывалось снова. С годами забывалось быстрее и легче, и даже каждый жест, полный любви – тот, что раньше вынес бы на берег громадную волну, – Джек по воскресеньям мыл ее машину, чтобы она могла с понедельника начать новую жизнь, а она приносила ему кофе прямо в душ, – сливался со всем остальным: беспробудным сном мужа под неумолчный плач ребенка, привычкой жены перед любой поездкой по три раза проверять, выключена ли плита. Все эти штучки-дрючки накапливались в доме их брака, заполняли все пространство, заваливали прихожую, как ненужная реклама, пока желание просто уйти и все это бросить не становилось почти непреодолимым. Почти. Одного она никогда не простит Джеку – того, как он рывком распахнул дверь и вышел – первым. Чертов Джек, как чертик из коробочки, сам себя завел и вырвался на волю. И никаких обязательств.
Кэролайн прилежно разбирала книги, заполняла одну коробку за другой. Когда она кончила, день уже клонился к вечеру, Мэрион давно вернулась с прогулки и уехала в магазин. Кэролайн схватила последнюю книжку, она валялась на холодильнике – триллер, Джек немало их прочел в последние годы. Из книги выпал листок бумаги. Она подобрала его, вгляделась. Результаты биопсии. Исследуемый орган: простата. Результат: отрицательный.
Кэролайн поискала дату – вот она, с самого верха. Сентябрь, чуть больше года назад. Кейт уже пять месяцев как на химии.
Кэролайн не сводила глаз с даты. Она ничего об этом не знала. Такой простой факт – что именно он говорит о ее муже, об их взаимоотношениях? Вот так, стоя на кухне, она поняла, что уже много лет не знает, где правда. Она аккуратно вложила листок обратно в книжку и положила ее на холодильник. Потом отнесла последнюю коробку в машину.
Мэрион и Кэролайн сидели на веранде и любовались угасающим закатом. Плечи укутаны в пледы, лица овевает прохладный ветерок. Мэрион взглянула на Кэролайн:
– Хорошо потрудилась. Садись, поближе, я тебе плечи помассирую.
Кэролайн с благодарностью подвинулась. Когда Мэрион писала статью о разных школах массажа, и сама немножко подучилась. Оказалось, что у нее прирожденный талант, но идея поменять профессию – журналиста на массажиста – вызывала у нее здоровый смех.
– Я – массажист для друзей, – объясняла она, и слову не изменяла. Кейт любила повторять, что массаж Мэрион искупает даже сеанс химиотерапии.
Мэрион положила руки на плечи Кэролайн, надавила мягко, но решительно. Плечи расслабились, голова откинулась назад.
– Большой день! Ты как?
Кэролайн только кивнула. Сидишь с закрытыми глазами, чувствуешь руки Мэрион. Бережно двигаются пальцы, что-то ищут, словно слыша звуки, недоступные слуху.
Когда же они с Джеком последний раз вот так касались друг друга – ласково, переполненные нежностью, незамысловатой и незаменимой, как вода? Раньше Джек, проходя мимо, всегда ненароком гладил ее пониже спины, касался пальцем щеки.
Их сын родился раньше срока, доктор объяснил, что массаж чрезвычайно полезен, поможет ему расти и поскорее выписаться из роддома. Кэролайн садилась у кроватки Брэда, пальцы чертили маленькие круги по грудке ребенка, мягко, нежно касались тонюсеньких, как птичьи косточки, ножек и ручек. Пальцы вливали любовь в его крошечное тельце. Останься со мной, останься со мной, останься со мной, ну, пожалуйста. Вся жизнь теперь была – один младенец да две – ее – руки.
Они привезли Брэда домой только через три недели, в дом, откуда Джек уходил каждое утро – его отцовский отпуск уже давным-давно кончился. А Кэролайн оставалась в шелковистом мире кожи. Лежа с младенцем в кровати, укутанная в одеяло, она смотрела, как одевается муж – застегивает пуговицы, «молнию», ремень. Кто же будет касаться тебя – там, в мире стальных лифтов и деревянных столов, там, где не закрыты только руки и лицо? Она, проводя дни босая, в купальном халате, кожей к коже другого существа, просто не могла представить себе этого мира. Она совсем забыла о нем в своем собственном мире, заполненном до отказа – так, что любое живое существо, кроме младенца, казалось ненужным привеском к настоящей жизни.
Пойди пойми теперь, как же, наверно, холодно было во всей этой одежде?
Когда же они с Джеком последний раз дотрагивались друг до друга? Может, он это и имел в виду, сказав, что хочет быть влюбленным? Чтобы не просто руки касались кожи – нет, чтобы чувствовать, что тебя видят, понимают. Может, жизнь стала слишком трудной – столько лужаек, которые надо стричь, столько списков продуктов, которые надо купить, столько разных ролей у них обоих накопилось за жизнь.
Сидя на веранде, Кэролайн тихонечко удивлялась тому, что в ее хорошо укомплектованной книжной полке, именуемой жизнью, разные роли исчезают и уже давно исчезли, как и пришли – одна за другой. Кейт выздоровела. Брэд еще звонит домой для «глотка мамочки», как он это называет, но он больше не центр ее жизни. Готовить и убираться теперь
