Лондон, сентябрь 1885

Полуночные Ужины проводятся не очень регулярно, раз в месяц, и называются Цирковыми Ужинами. Они являются смешением светского мероприятия и деловой встречи.

Госпожа Падва присутствует всегда, одна или обе сестры Бургесс тоже. М-р Баррис присоединяется к ним настолько часто, насколько позволяет ему его график, поскольку у него бывают и командировки, а расписание не настолько гибкое, как бы ему хотелось.

М-р А.Х. бывает очень редко. Тара замечает, что они более конструктивно работают в послеобеденные встречи, когда он появляется, хоть и делает лишь незначительные дополнения по поводу того, как цирк должен управляться.

Этим же вечером присутствуют только дамы.

— И где же наш м-р Баррис этим вечером? — интересуется госпожа Падва после того, как сестры Бургесс приезжают одни, так как он часто их сопровождает.

— Он в Германии, — говорят в унисон Лейни и Тара, заставляя Чандреша смеяться, когда он подает им их бокалы с вином.

— Он разыскивает часовщика, — продолжает Лейни. — какое-то поручение для какой-то части цирка; он был в восторженном расположении духа перед тем, как уехать.

На сегодняшнем ужине нет никаких развлечений, даже привычной игры на пианино, но развлечение, тем не менее, стучится в дверь само по себе.

Она называет себя Цукико, хоть и не говорит что это, имя или фамилия.

Она не велика, но и не мала. Длинные черные волосы искусно завязаны в тщательно заплетенные косички. Она одета в черное пальто, слишком большое для нее, но она так себя подает, что кажется, будто это мантия и выглядит все довольно элегантно.

Марко оставляет ее в прихожей терпеливо ожидать под нависшей головой золотой статуи слона, пока он пытается объяснить ситуацию Чандрешу, что, конечно, приводит к тому, что вся честная компания высыпает в коридор, чтобы узнать, в чем причина переполоха.

— Что привело Вас сюда в такой час? — спрашивает Чандреш недоуменно. Более странные вещи, чем неожиданные развлечения, случались здесь, в la maison Лефевра, и пианиста иногда не присылала себе замены, когда не могла присутствовать на ужине.

— Я выступать всегда только ночью, — единственное, что отвечает Цукико. Девушка не говорит, по какой причине она оказалась здесь в такой час, но ее улыбка, сопровождающая ее загадочность, была очень теплой и заразительной. Сестры Бургесс умоляют Чандреша позволить ей остаться.

— Мы собираемся ужинать, — говорит Чандреш с неодобрением, — но мы будем рады, если Вы присоединитесь к нам, чтобы… да, не важно.

Цукико поклонилась, и улыбка появилась вновь.

Когда все возвращаются в столовую, Марко берет ее плащ, колеблясь, когда видит, что находится под ним.

На ней надето тонюсенькое платье, которое в какой-либо другой компании сочли бы возмутительным, но это сборище не так-то легко возмутить. Это скорее даже тончайший лоскут ткани, поддерживаемый туго зашнурованным корсетом, чем неправильное платье.

Пожалуй, даже не форма одежды заставила Марко уставиться на нее, а татуировка, змеящаяся по ее коже.

Поначалу сложно разглядеть, что же нарисовано, черные метки обвивают ее плечо и шею, заканчиваясь чуть выше ее декольте спереди и исчезающие за шнуровкой корсета на спине. Невозможно сказать, насколько далеко заходит татуировка.

Если приглядеться повнимательнее, можно понять, что татуировка — это не просто черные метки. Это водопад из алхимических и астрологических символов, из древних знаков, обозначающих планеты и элементы; все это нанесено черными чернилами на ее светлой коже. Ртуть. Свинец. Сурьма. Полумесяц нанесен на затылок, египетский АНК — на ключицу. Есть и другие символы: скандинавские руны, китайские иероглифы. Бесчисленное множество разных татуировок изящно переплетаются и сливаются в одном дизайне, украшавшем ее как элегантное необычное украшение.

Цукико ловит на себе взгляд Марко и, хотя он ни о чем не спрашивает, она тихо говорит:

— Это часть того, кем я была, кто есть и кем буду.

А потом она улыбается и проходит в столовую, оставляя Марко одного в прихожей, в то самое время, когда часы начинают отбивать полночь и приносят первые блюда.

Она выскальзывает из обуви у входа и идет босиком рядом с пианино, где больше всего света от канделябров и люстр.

Сначала она просто стоит, расслабленно и спокойно, в то время, как ужинающие смотрят на нее с любопытством, а потом сразу становится понятно, в каком жанре она выступает.

Цукико — акробат.

Традиционно, такие гуттаперчевые артисты выгибаются либо вперед, либо назад, в зависимости от гибкости собственного позвоночника, и их трюки и представление основано именно на этом различии. Цукико, однако, одна из тех редких акробатов, чья гибкость одинакова в обоих направлениях.

Она движется с грацией опытной балерины, что подмечает госпожа Падва и говорит об этом сестрам Бургесс, еще до того, как начинаются наиболее впечатляющие по ловкости трюки.

— Вы могли проделывать такие вещи, когда танцевали, — спрашивает ее Тара, в то время, как Цукико поднимает ногу высоко над головой.

— Мое расписание было бы более загружено, если бы я могла, — отвечает госпожа Падва, покачивая головой.

Цукико — непревзойденный исполнитель. Она добавляет прекрасные композиции, выдерживает идеальные по времени позы и паузы. Хотя она изгибает тело в невообразимых и, кажется, болезненных позициях, с лица не исчезает улыбка.

Ее скромная аудитория забывает о своих разговорах и о своем ужине, пока смотрит на нее.

Лейни говорит сестре, что была уверена, что звучала музыка, хотя кроме шуршания шелка и потрескивания очага, никаких звуков нет.

— Вот именно об этом я и говорил, — произносит Чандреш, ударяя кулаком по столу, внезапно разрушая очарование.

Тара едва не роняет вилку, успевая ее подхватить до того, как та стукнет по тарелке с устрицами-пашот в вермуте, но Цукико равнодушно продолжает выполнять свои грациозные движения, лишь появляется улыбка на лице.

— Об этом? — спрашивает госпожа Падва.

— Об этом! — повторяет Чандреш, указывая на Цукико. — Вот таким на вкус должен быть цирк. Необычно, но красиво. Провокация, но элегантная. Это судьба — ее появление сегодня, здесь, сейчас. Нам надо заполучить ее, ничего меньшего