Пол, конечно, лжет, но все лучше, чем “мне очень жаль, Дэвид, ничего нового не придумали, это, повторяю, ужасная гадость, мы ничего не умеем, вообще ни хрена, никакого чудодейственного средства пока не нашли, мы даже не знаем, почему у разных пациентов один протокол лечения срабатывает лучше другого”.
– Это ведь довольно мучительный рак, да?
– Не беспокойся, мы сделаем все, чтобы уменьшить боли. Разумеется, от побочных эффектов никто не застрахован. Ничего не попишешь. Лучше так, чем никак…
Побочные. Как же! Да, братишка, тебя будет выворачивать наизнанку, ты будешь захлебываться блевотиной, у тебя выпадут волосы и брови, ты похудеешь на двадцать килограммов, и что в итоге? Все эти муки ради того, чтобы добиться отсрочки на два-три месяца, пятилетняя выживаемость составляет 20 %, да, 20 %, но не на твоей стадии, братишка, у тебя один шанс из десяти, да нет, и того меньше, черт, так нечестно, какая мерзость… Пол подтянул кресло поближе, сел рядом с Дэвидом, тот замер, застыл, сник. Пол дотронулся до его руки, но брат был уже далеко, он надеялся этим жестом погасить охватившую его леденящую панику, и еще ему захотелось вот так, одной рукой поглотить наступающую тьму и рассеять ее, ну да, что есть, то есть, с ума сойти, получается, что, несмотря на долгие годы практики и сотни потерянных пациентов, снова и снова проявляется магическое мышление, даже в недрах самого рационального рассудка, и тут же он внезапно вспомнил – почему именно сейчас? – как они хохотали на вечеринках в боулинге в Пеории, Дэвид бросал шары кое-как и все равно выбивал страйк, вот же гад, везунчик хренов, и запах пригоревшего розового зефира на плите у тети Люны, и сладкий земляничный аромат духов малютки-блонды Деборы Спенсер, которую они оба так сильно любили, а она в итоге переспала с этим придурком Тони Динозавром – почему, кстати, его так прозвали? – и речь Дэвида на первой свадьбе Пола, надо сказать, он полностью просрал свой брак с Фионой, уж просрал так просрал, так вот его дурацкую, смешную речь, великолепную речь, да, именно потому, что она была дурацкая и смешная, и рождение сына, его тоже назвали Дэвидом, и малыша Дэвида, спящего на руках дяди Дэвида, разрыдавшегося от избытка чувств в роддоме, – все это сгинет, канет в черном вихре рака, тут у Пола вдруг навернулись слезы и полились неудержимо, черт возьми, онколог – и рыдает, ни в какие ворота. Он отошел, взял бумажный носовой платок и шумно высморкался.
В кабинет проник луч солнца. Он, конечно, сейчас некстати, но пусть себе проникает, пусть поделится с Дэвидом своим золотистым светом, все же проблеск жизни, мимолетное чудо, когда в 17.21 это чертово солнце перекатывается на запад между двумя небоскребами на Третьей авеню, диво дивное длится ровно двенадцать минут, зимой и летом. В 17.33 его поминай как звали.
– Ладно, Дэвид. У меня сегодня нет пациентов. Дождемся Джоди, а пока что я объясню тебе план лечения.
Пол долго что-то объясняет, Дэвид слушает не перебивая. Но на следующий день Полу придется еще раз ему все объяснить, потому что он ничего не запомнил. Дэвид думал о лице Джоди, о ее взгляде, исполненном неописуемого отчаяния, о глазах детей – рано или поздно придется объяснить им тоже, что папа очень болен, Грейс, Бенджамин, дорогие мои, мужайтесь, теперь вы должны будете помогать маме и очень хорошо себя вести, ладно? И еще он подумал о своей медицинской страховке, хоть и отличной, конечно, но они же проведут свое расследование и упрекнут его, что он скрыл, что курил аж десять лет, с пятнадцати до двадцати пяти, и потом подумал о неизбежных болях, о деградации на финишной прямой, о кремации, даже о том, какую музыку выберет для друзей, надо что-нибудь посимпатичнее, да, Пол? Рок-н-ролл, блюз, только не занудный реквием кого-то там, еще он подумал о плате за учебу, о кредите на квартиру, который он заблаговременно погасил, вот идиот, ведь в случае смерти страховка его бы покрыла, он подумал обо всем, что будет и что произойдет потом, после того как. Он даже подумал о совсем странных вещах.
– Кстати, Пол… у тебя в приемной…
– Что?
– Фикус. Надо бы тебе его полить.
Сейчас 17.33, и солнце скрывается.
* * *24 июня 2021, четверг, 22.28.
Нью-Йорк, больница Маунт-Синай
Фикус в приемной у Пола выжил. Но Дэвид туда уже не вернулся, он больше никогда не увидит, как проплывает солнце между небоскребами, да и вообще не увидит солнца. Палата 344 в Маунт-Синае выходит прямо на север, через несколько дней он наверняка ее освободит. В его заострившихся чертах поселилась смерть.
От болей ему дают экспериментальное нанолекарство, разработанное французами в дополнение к морфию, благодаря которому не требуется постоянно увеличивать дозировку. Врачи спасовали перед раком. Слишком он вирулентный, инвазивный, запущенный.
В дверь постучали, но никто не откликнулся: Дэвид лежит без сознания, рядом в кресле дремлет Джоди, измученная долгими бессонными ночами. Дети уже три дня живут у Пола. Дверь осторожно открылась, и в палату вошли двое мужчин в черных костюмах с золотыми бейджами. Один из них молча склонился над Дэвидом, зацепил палочкой слюну в уголках его губ, опустил ее в пробирку и тут же вышел. Второй вытащил мобильник, сфотографировал умирающего с трубкой в трахее, переслал кому-то картинку и сел на стул, не в состоянии оторвать глаз от изможденного лица.
Болтанка
10 марта 2021 года.
Восточное побережье США, международные воды,
42° 8' 50" N 65° 25' 9" W
Все счастливые полеты похожи друг на друга. Каждый турбулентный полет турбулентен по-своему. В 16. 13 чуть южнее Новой Шотландии, перед самолетом, выполняющим рейс “Эр Франс” 006 Париж – Нью-Йорк, вырастает ватный барьер гигантского грозового облака. Атмосферный фронт поднимается, и очень быстро. До него еще лететь минут пятнадцать, но он растянут дугой на север и на юг на сотни километров и достигает потолка на высоте около 45 000 футов. “Боинг-787”, летящий по направлению к Нью-Йорку на высоте 39 000 футов, должен вскоре приступить к снижению, но обогнуть облако им не удастся, и в кабине пилота начинается суматоха. Второй пилот Гидеон Фавро сравнивает карты с показаниями метеолокатора. Гряда облаков и обширный холодный фронт на нем не видны, и Фавро уже не просто удивляется, он не может скрыть тревоги.
Мутная серая стена с радужной верхней кромкой, подсвеченной ослепительным солнцем, несется им навстречу на бешеной скорости, жадно пожирая облачный слой, который питает и поддерживает ее. Капитан